Роман Устинов - Индия наизнанку

Мне же обычно книжки были не нужны: перед занятием я лишь вскользь пролистывал материал и строил уроки по своему усмотрению, привнося в них некоторые развлекательные элементы. Мы играли в «Поле чудес», разгадывали кроссворды и шарады, составляли слова и вместе угадывали страны и их столицы.

За пять-десять минут до урока учителя распределялись по классам, а за это время дети отдыхали. Программы, дневников и других подобных излишков в школе не наблюдалось. Перемен как таковых тоже не было предусмотрено, уроки шли сплошняком, но из-за неорганизованности процесса детям удавалось побегать, пошалить, пообливать друг друга водой из шланга, который валялся поблизости. Была лишь одна большая перемена между четвертым и пятым уроком, во время которой школьники доставали пластмассовые коробочки с рисовыми хлопьями и горохом и ели эту пищу руками. Учителей же, включая меня, кормили бесплатно, за счет школы — одно из полезных нововведений Сурендры.

Дети, при виде меня, радовались и убирали книжки с непальским языком: он не был самым интересным предметом — ни для них, ни уж, тем более, для меня. Хотя временами они сами, во время уроков какой-нибудь географии или математики, наперебой учили меня непальскому языку, чаще цифрам (если это была математика), и я иногда переставал понимать, кто тут ученик, а кто — учитель.

Сурендра, как настоящий менеджер и инноватор, а может быть просто, чтобы показать свою хозяйскую составляющую мне, гостю, иностранцу и вроде как англоговорящему человеку, периодически пытался напомнить всем о том, что раз школа английская, то и говорить нужно всем только на английском (исключение должны были составлять только уроки родного языка).

— Никакого непальского! — наигранно-сурово угрожал он. — Если я услышу, что на уроке кто-то говорит на непальском, будете приседать, все: и ученики, и учителя.

Я не видел, чтобы учителя приседали, но дети — случалось. Правда, на уровне их знания английского языка это никак не сказывалось: в классах по-прежнему стоял шум и гам на привычном для них непальском.

Однако, в каждом классе находилось по два-три ребенка, которые знали английский на достаточном уровне, чтобы, уловив мою мысль, вскочить на стол и объяснить на тараторяще-непальском все, что они смогли понять, остальным ученикам. Те довольно гудели и что-то записывали в тетради, которые я иногда проверял.

Но это чаще всего помогало с географией, но никак не с математикой или английским. Английский так не выучишь, а математику можно либо понимать, либо не понимать, — и не важно, на каком языке тебе объясняют, как умножать в столбик.

Поэтому на математике было тише всего: я старался объяснять медленно и доходчиво.

Интересно, что базовые, но бесполезные фразы на английском языке, дети знали превосходно:

«I love my school», «May I go to the toilet?», «I am fine, thanks» [30] «Я люблю свою школу», «Можно выйти в туалет?», «Я в порядке, спасибо». — и другие подобные.

Их-то они и проверяли на мне.

— Mister, may I go to the toilet? — обращался ко мне вскочивший ребенок, явно в туалет не хотевший, но хотевший протестировать иностранного мистера и свое знание английских фраз.

— Давай, дуй, — отвечал я ему на английском.

— May I come in, please [31] Можно войти? ? — орал он же полторы-две минуты спустя, переминаясь с ноги на ногу возле двери.

Пока каждому ответишь, что, мол, да, выходи давай, входи давай — помножить на двадцать человек, вот и пол-урока прошло. Больше одного ребенка одновременно выпускать было нельзя, да и без спросу разрешать им шляться тудасюда тоже было не положено.

У совсем малышей — первых и вторых классов — я вел недолго: мы лишь познакомились. Я попросил каждого выйти к доске и аккуратно вывести свое имя и возраст. На это ушел целый урок.

Через несколько дней, осознав, что они меня плохо понимают, я попросил Сурендру снять с меня первый-второй-третий классы.

Математику же было вести достаточно просто во всех классах. В четвертом дети были болтливые, контактные и любознательные. В пятом — почти сплошь девочки и пара мальчиков в очках. Девочки мало чего понимали, но постоянно пытались обольстить меня своими улыбками, списывая и слушая подсказки умных очкастых мальчиков. На это я снисходительно закрывал глаза. А в шестом было всего два ребенка (третий постоянно прогуливал, объясняя, что ему нужно работать в поле) — спокойные, умные и почти уже взрослые. Более старших классов не было, самый старший — шестой.