Георгий Кублицкий - Рейс в Эвенкию (путевые заметки)

Селения в этих местах редки: зато навстречу каравану высыпают буквально все жители, от дряхлых стариков до детворы. В село Ворогово мы пришли под вечер. На берегу горели костры, протяжно пела гармошка. Бросив якорь, спустили шлюпки. Но на сушу удалось попасть далеко не сразу. Долго карабкались через барьер ломких льдин. Вороговцы тотчас обступили гостей, засыпали десятками вопросов: с конца прошлогодней навигации люди с «магистрали’ к ним почти не заглядывали. Пришел заведующий клубом; ему сказали, что свежих газет у нас нет.

— Ничего, я посмотрю, может чего-нибудь и найду, — бодро заявил он.

Он тотчас прошел в салон и не долго думая, забрал все газеты, журналы и добрую половину брошюр к ужасу нашего культурника. Пресечь такую неслыханную „агрессию“ ни у кого нехватило духу…

Кряжистый гражданин со значком Главсевморпути на кепке пятнистой тигровой расцветки и неопределенной формы тотчас потащил нас к себе „гостевать“. Он оказался работником местной фактории и жил в другом конце села.

Северные села резко отличаются от сел средней — части Сибири. Дома здесь двухэтажные, массивные, накрепко срубленные из лиственницы. Лес расходуется на стройку с необыкновенной расточительностью. Все дворы крыты сверху; мало того, внутри каждый двор замощен деревянным настилом. Крыша спасает от свирепых зимних пург, настил — от грязи. Тротуары на улицах сложены из обшивки барок, сплавленных сюда из верховьев.

Через несколько минут мы уже сидели в просторной горнице. Пока хозяйка жарила, свежего тайменя и бегала к соседке за брагой, хозяин рассказал о своей последней неудаче:

— Вчера на медведя ходил. Настиг его уже затемно. Ну, натурально, приложился… Бах! Что такое? — бежит мой медведь. Ничего не понимаю. Промахнуться-то не должен бы. Что ж думаете? В темноте не заметил я меж собой и медведем тонкой березки. Пуля-то в нее попала, да и в сторону. Так и ушел мой медведь… А сегодня уж не до медведя: караван ждал, все глаза проглядел.

Из дальнейших разговоров выяснилось, что хозяин и сам не знает, что является его настоящей профессией — охота или счетоводство. За зиму он добыл несколько медведей и 900 хвостов белок. В дебрях баланса он может заблудиться, в таежных дебрях — никогда. Тут же он сообщил доверительно, что приезд ревизора — инспектора пугает его куда больше, чем встреча в тайге с медведем один на один. Может быть, ревизор найдет какие-нибудь неправильности в записях, придерется к чему-нибудь. А с медведем — дело проще.

На теплоход мы возвратились глубокой ночью. Луч мощного судового прожектора лежал на свинцовой воде, искрился разноцветными огоньками на иглах торосов. Через полчаса восточная половина неба порозовела и караван снялся с якоря. В этот день мы проходили Осиновский порог.

В ожидании интересного зрелища, я забрался на капитанский мостик. Прошло полчаса, час. Давно уже должен быть порог, но ничто не указывало на его приближение. Стараясь казаться равнодушным и совсем не любопытным, я спросил у штурмана:

— Что же это порога-то не видать?

— А ты не в ту сторону смотришь, вот тебе и не видать.

— Как не в ту?

— Очень просто. Оглянись назад.

Я решил, что штурман меня „разыгрывает“: сзади расстилалось спокойное плесо, ничем не примечательное для взора. Только красные бакены стояли здесь чаще, чем в других местах реки, да течение было чуть быстрее. Но штурман не шутил. Оказывается, Осиновский порог в большую воду почти не заметен; только лоцманы знают, какие коварные „опечки“ скрывает спокойная водная гладь. Становится досадно, что порог так обманул ожидания. Тоже порог называется!

— Ничего, не горюй, — утешает меня штурман. — Сейчас увидишь кое-что почище порога!

…Берега начинают постепенно подниматься вверх, становятся суровее. Что это? Посреди реки высится скала. Она напоминает нос встречного корабля, рассекающего воду. Караван идет прямо на скалу. Я поглядываю на рулевых; они равнодушно попыхивают носогрейками. Когда столкновение со скалой кажется неизбежным, теплоход сворачивает чуть влево. „Кораблик“ — так называется эта скала — виден уже сбоку, около самого борта. Вечные ветры, дующие по долине Енисея, оголили тот его склон, который принимает на себя напор воды. Остальные покрыты таежным буреломом. „Кораблик“ не одинок в своем мрачном величии. За ним в кильватер выстроились еще два островка, чуть поменьше. С „Корабликом“ соперничают „щеки“. Енисей здесь стиснут между высокими крутыми, почти отвесными берегами, образующими ущелье. Скалистые „щеки“ покрыты густой щетиной тайги, кое-где небрежно выбритой всепожирающим огнем лесных пожаров. С гор падают ручьи. Сейчас, ранней весной, они кажутся водопадами, замороженными налету…