Георгий Кублицкий - Рейс в Эвенкию (путевые заметки)

Знакомимся. Мужчина с бледным тонким лицом городского жителя, обрамленным аккуратно подстриженной бородкой, оказался инженером-нефтяником, едущим на поиски нефти в район Усть-Енисейского порта, мужчина с небрежной русой бородой, не выпускающий изо рта монументальной трубки, — топографом, пробирающимся в низовья реки Пясины для съемки открытого там недавно каменноугольного бассейна. Инженер производит впечатление скромного кабинетного работника. Зато русобородый топограф — ярко выраженный тип изыскателя, который трех месяцев не может просидеть на месте. Начните разговор: "А вот, помню, на Камчатке"… — и он тотчас перебьет вас: "Как же, знаю, работал, я, батенька, и на Камчатке". Он побывал и на Камчатке, и на Чукотке, и на Новой Земле, и в Якутии…

Вог и сейчас основной состав экспедиции, в которой работает наш топограф, находится в Красноярске, ожидает парохода. Но ему не сидится. Он покупает шлюпку, привязывает ее к борту "Пурги". Он собирается перетащить свою шлюпку волоком из Енисея в Пясинское озеро и, спустившись на ней через всю Пясину до Карского моря, таким образом попасть к месту работ. План почти фантастический, но наш топограф уверен в его полной осуществимости. Он заявляет, что 10 июля будет уже на мысе Входном и начнет работу. Я вспоминаю, как два года тому назад мы застали у Входного лед даже в конце августа и осторожно высказываю сомнение. Он приходит в ярость и тут же предлагает пари: 10 июля, ни днем позже, я должен получить от него радиограмму с мыса Входного. Записываем адреса, бьем по рукам.

Пока мы спорили, теплоход подошел к Туруханску. Топограф перегружает вещи на свою шлюпку и кричит на прощание:

— Ждите весточку с Входного, скептик.

Эту весточку с Входного я жду и по сей день. Очевидно, топографу не повезло и он застрял где-нибудь на перепутье. Слишком уж легкомысленно подходил он к вопросу о путешествии на Севере…

Итак, мы начинаем подъем по Нижней Тунгуске, уходящей верховьями за три с половиной тысячи километров к многоводной Лене.

Караван идет вдоль высокого яра, поросшего ельником; Дома Туруханска становятся все меньше и меньше, пока, наконец, совсем не исчезают за пеленой снега. На правом берегу чуть видны строения старейшего туруханского зверопитомника черносеребристых лисиц.

— Ну, сейчас будет "Корчага". Держите ухо востро, — предупреждает лоцман рулевых.

Так вот она, знаменитая тунгусская "Корчага"! Предстаньте себе гигантскую воронку воды, с шумом крошащую друг об друга заблудившиеся льдины. В "Корчагу" попадает вырванная половодьем лиственница. Водоворот засасывает ее в пучину. Она выныривает на полкилометра ниже, очищенная от сучьев и коры бешенной силой воды. Горе неосторожному рыбаку, лодка которого попадет в "Корчагу"!Да что лодка, были случаи, когда "Корчага" засасывала большие илимки, а выбрасызала щепки и трупы. "Корчага" глухо ворчит, и в тихий день ее ворчание слышат даже в Туруханске.

Мы с опаской наблюдаем за страшным водоворотом. Теплоход вдруг резко повернул в сторону "Корчаги". 1400 лошадиных сил, вращающих винты, с трудом преодолевают ее всасывающие потоки. Караван встал почти поперек реки. Буксир натянулся, как струна. Баржи рыскали из стороны в сторону до тех пор, пока "Корчага" не осталась позади.

В нижнем течении Тунгуска пробивается меж гор, образуя многочисленные пороги и перекаты. Ширина ее здесь не превышает 400 метров. Угрюмая "черная тайга" — лиственница, ель, кое-где кедр — уступает место скалам — или совершенно голым, или расцвеченным бледно-зелеными пятнами оленьего мха. Суровость и мрачность пейзажа подчеркивала отвратительная холодная погода. Тяжелые рваные тучи неслись низко-низко, почти задевая за скалистые горные вершины, покрытые снегом. Такие вершины, лишенные растительности, здесь называют "гольцами". Лоцман показал мне гору, прозванную "головой мудрена". Действительно, гора очень напоминала большую голову, обрамленную клочьями седых волос.

Из рассказов лоцмана выяснилось, что на Нижней Тунгуске есть свой Большой порог. Впрочем "Большие пороги" имеют даже очень маленькие реки нашего края. Почти все наши реки порожисты и, разумеется, какой-нибудь один порог всегда больше других. Это и есть "Большой порог".

В греческих сказаниях есть миф о Сцилле и Харибде, двух чудовищах, обитавших по обоим берегам Мессинского пролива. Мореплаватель, благополучно избегнув Сциллы, попадал в объятия Харибды. Могучие водовороты подхватывали его корабль и влекли на дно. Тунгусские Сцилла и Харибда — это Корчага и Большой порог. Правда, местные "чудовища" страшны только для лодок да илимок; но и большим судам они доставляют немало неприятностей. Не дальше, чем в навигацию 1937 года в Большом пороге перевернулась и затонула баржа с углем.