Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

С рассветом закипела работа. Мы с Дюма нырнули первыми и разыскали наш основной объект. С виду ничего похожего на корабль. Оставшиеся на дне пятьдесят восемь колонн покрылись толстым слоем растительности и живых существ. Поглощенные илом загадочные цилиндры едва выступали над грунтом. Мы призвали на помощь все воображение, чтобы мысленно воссоздать очертания корабля. Измерив площадь, занятую колоннами, мы получили цифры, отвечающие длине судна в сто тридцать и ширине в сорок футов. Внушительно для той поры! Другими словами, древний корабль вдвое превосходил водоизмещением стоявший наверху «Эли Монье».

Корабль лежал в прозрачной воде на теряющейся вдали голой илисто-песчаной равнине и представлял собой подлинный оазис для рыб. Над экспонатами подводного музея плавали крупные полиприоны. Среди облепивших колонны губок не было видов, представляющих промышленный интерес. Дотошные ловцы губок — современные греки — очевидно, собрали все, что им годилось. Возможно, они подняли также и мелкие предметы искусства, возвратив себе много веков спустя кое-что из украденного римлянами.

Нам предстояли довольно обширные работы. Правда, с тех пор, как храбрецы Тавера отважно проникали в глубины, водолазная наука шагнула далеко вперед, и все ее завоевания были к нашим услугам. Располагали мы также и таблицами для подводных пловцов, только что разработанными под руководством лейтенанта Жана Алина; акваланги позволяют совершать серию быстрых кратковременных погружений, не боясь, что кровь будет перенасыщена азотом.

Для той глубины, с которой мы столкнулись здесь, график водолаза предусматривает после сорока пяти минут работы подъем с остановками для ступенчатой декомпрессии: на глубине тридцати футов — четыре минуты, потом двадцать шесть минут на глубине двадцати и столько же на глубине десяти футов. Иначе говоря, почти час. По графику Алина подводный пловец погружается трижды на пятнадцать минут, с двумя трехчасовыми перерывами для отдыха. После третьего погружения аквалангисту нужна пятиминутная декомпрессия на глубине десяти футов: одна двенадцатая того, что требуется водолазу.

Чтобы развить на основе расчетов Алина успешное наступление на древнеримское судно, наши двойки должны были уходить в воду и возвращаться точно по расписанию. На то, что они сами будут следить за временем, надеяться не приходилось. Поэтому мы изобрели «стреляющие часы»: дежурный с винтовкой стрелял в воду через пять, десять и пятнадцать минут после погружения. Звук от удара пули о воду отчетливо доносился до затонувшего судна.

В первый же день один из аквалангистов вернулся, неся какой-то небольшой блестящий предмет. Мое сердце учащенно забилось: мы мечтали найти античную бронзу. Увы, это была всего-навсего пуля от наших стреляющих часов. Постепенно все дно усеяли золотистые шарики. Вот бы спрятаться за колонну и посмотреть на ловца губок, который, придя сюда после нас, увидит на дне золотую россыпь!

Наш график был все время под угрозой. «Эли Монье» сносило ветром и течением, и подводным пловцам приходилось тратить лишнее время и энергию, чтобы попасть к цели. Дюма притащил на палубу кучу железного лома. Остальные смеялись над его мальчишеской затеей, однако пятнадцатифунтовый груз позволял быстрее достичь дна и маневрировать под водой. Стало легче добираться до затонувшего корабля; регулируя балласт, можно было как угодно двигаться по горизонтали и по вертикали, аквалангист приходил на место неуставшим и сбрасывал груз.

Диди добросовестно подчинялся стреляющим часам, пока однажды, всплывая после третьего погружения, не заметил что-то очень уж заманчивое. Грунт еще был озарен солнечным светом. Дюма не устоял и быстро пошел вниз. Увы, это был обман зрения, пришлось ему возвращаться ни с чем. За обедом Дюма пожаловался, что у него колет плечо. Мы немедля взяли его в плен, заперли в установленную на борту рекомпрессионную камеру и подняли давление до четырех атмосфер. Иначе нельзя, слишком велика опасность кессонной болезни. В рекомпрессионке был телефон, соединенный с динамиком в каюте аквалангистов. Только мы поели, вдруг послышался голос Диди: он укорял друзей, способных уморить товарища голодом. Мы охлаждали его кипучий нрав около часа. За все время это был единственный раз, когда нам пришлось воспользоваться рекомпрессионной камерой.

Древнеримский корабль лежал в сумеречном голубом мире, где человеческое тело казалось зеленоватым. Приглушенные солнечные лучи рождали блики на хромированных легочных автоматах, на масках, серебрили пузырьки выдыхаемого воздуха. Желтоватый грунт отражал достаточно света, и мы сняли первый на такой глубине цветной фильм о работе подводных пловцов.