Серпухов Иванович - Одна из страничек освоения Северо-Востока

Вечером 12 февраля 1934 года меня и Карышева сменили на охоте Бойков с бортмехаником Аникиным; они приехали поздно, погода была отвратительная - сильная пурга с холодным северо-западным ветром. Мы решили ехать утром, это была моя последняя ночь в охотничьей хижине. Выехали мы задолго до рассвета, в потемках. Следа не было, но сбиться с пути было трудно: дорога шла по кромке террасы вдоль берега моря. Справа внизу белела узкая полоса замерзших лагун, за которой временами маячили зубчатые гряды торосов берегового припая и серые пятна галечника пересыпей, с которых местами был сдут снег. Было холодно, сильный северо-западный ветер гнал поземку, значительно ухудшавшую видимость. Каюром сел Борис Карышев, а я повернулся к ветру спиной и вскоре слегка задремал. Неожиданно собаки рванули, сани дернулись, полетели куда-то вниз, опрокинулись, и я очутился в снежном сугробе. Поднялся, смотрю - несколько впереди валяются негодные со сломанными копылами, сани, около них сбились в кучу собаки и подымается Борис.

- Что такое?

- Сам не пойму - то ли песец, то ли птица вылетела - за поземкой не разобрал. Мелькнуло что-то серое, собаки рванули, и мы свалились. Хорошо ещё, собаки не убежали - нарта притормозила.

Хорошо-то хорошо, только что делать будем? От саней осталась груда негодных обломков, а от хижины мы отъехали несколько километров.

- Придется пешком идти. А с собаками что делать?

- Я их к поясу привяжу... против ветра быстро не добегут.

Борис привязал собачью упряжку к поясному ремню, я закинул за спину мешок с нашими трофеями - шкурками песцов - и мы зашагали.

Снег хорошо держал, и хотя поверхность лагун была покрыта надутыми ветром застругами, идти было бы легко, если бы не встречный, буквально сбивающий с ног ветер. Шли согнувшись, напористо, но продвигались, как выяснилось, со скоростью километр в час. Десять верст - десять часов. Ледяная крупа поземки больно хлестала по лицу, липла к ресницам, слепила, разговаривать было невозможно. Хотелось скорее добраться до дома, до тепла и думалось, думалось... Побережье Чукотского моря мы с Бойковым картировали в прошлом году. Следовало распространить работы вглубь полуострова и по зимней дороге забросить возможно дальше от побережья продовольствие и снаряжение. Особого труда это не представляло - в нашем распоряжении есть две упряжки собак, трудность заключалась в другом - в работе мы могли рассчитывать только на себя, а сделать хотелось больше и лучше, район предстоящих работ был совершенно неизвестен, не было ни карт, ни проводников. Не было транспорта, годного для полевых работ в летнее время - собаки летом непригодны, да и не прокормить их. Надо было составлять топографическую и геологическую карты, определять астропункты, - то есть все время перемещаться, как-то перетаскивать места на место палатку, оборудование и снаряжение, образцы горных пород, продовольствие. Много было надо, было над чем поломать голову.

Понемногу рассветало. Справа вдоль берега четко вырисовывались нагромождения торосистого льда, и вовсе близко от нас - галечники пересыпи, на которых снег сохранился лишь в низинках... А ветер свистел, завывал, и преодолевать его было очень трудно. Вдруг собаки затявкали, рванули, свалили с ног и даже потащили по снегу Бориса, я их задержал и помог ему подняться. В это время пахнуло дымом - запах в хорошо знакомой и лишенной какого бы то ни было горючего материала равнине совершенно невероятен. Мы невольно переглянулись - что за чертовщина?! А дымом опять потянуло. Собаки рвались и лаяли, послышался ответный лай. Мы ускорили шаг и за бугром увидели палатку с дымящейся трубой, около палатки стоял Егошин и была привязана к груженым нартам наша вторая собачья упряжка. Мы быстро подошли:

- В чем дело?

- "Челюскин" потонул,- ошарашил нас Егошин.

- Как потонул?

- Льдом раздавило... Едем в Ванкарему. Там,- Егошин кивнул на палатку,- Гаврил Герасимыч, Семенов и летчики.

Известие нас ошеломило, хотя пароход давно дрейфовал и возможность аварии не исключалась. Борис стал отвязывать от пояса собак, я пошел в палатку. Петров и другие товарищи воззрились на меня с изумлением, не понимая, в чем дело, Я оглядел себя - вроде ничего. Попросил закурить, мне протянули папиросу, хочу ее взять в рот... и не могу. Раздался общий хохот - больно глупый, вероятно, был у меня вид: между усами и бородой намерзла толстая ледяная корка, совершенно прикрывшая рот. Несколько минут ушло на оттаивание ее у печки. Появился Карышев.