Григорий Плоткин - Поездка в Израиль. Путевые заметки

…У подножия высокого холма стоят рундуки и глинобитные сарайчики. Здесь можно купить разную хозяйственную утварь, арабские сладости, очищенные плоды кактуса, детские игрушки, седла и хомуты. Несмотря на сорокаградусную жару, продавцы в белых бурнусах и длинных халатах сидят, скрестив ноги, на мостовой возле своих лавок и время от времени что-то выкрикивают. Эти выкрики напоминают нехитрые рекламные песенки, которые они исполняют больше для собственного развлечения, чем для успеха торговли: покупателей на базаре мало.

Загородив выход с базара, остановился большой голубой автобус. Из него выходят американские туристы: молодой человек с желтым постным лицом, одетый в длинную черную одежду (должно быть, духовное лицо), несколько заокеанских модниц в коротких брючках. Они расходятся по базару, рассматривают экзотические товары, долго и нудно, со знанием дела, торгуются, кое-что покупают.

Ведя на поводу верблюдов, проходят мимо бедуины — арабские кочевники. Двое феллахов, оседлых арабских крестьян, тихо и важно беседуют с бородатым стариком, продающим сельскохозяйственный инвентарь. Они не собираются покупать — денег нет, но поговорить о ценах, о последних новостях им безусловно интересно.

Я останавливаюсь около смуглого человека средних лет, в котором солнце, кажется, высушило все соки, оставив немного влаги только в его черных печальных глазах. Знакомимся. Это Исхан, резчик по дереву. Разложив на коврике чудесные миниатюрные изделия из ливанского кедра — верблюдиков, тигрят, грифов, он молча ждет своего покупателя. Около Исхана, развлекаясь отцовскими игрушками, примостился мальчик в широкополой соломенной шляпе, которая все время сползает ему на глаза.

Узнав, что я из Советского Союза, Исхан преображается: он вскакивает, крепко пожимает мне руку, дружески заглядывает в глаза.

— Эти верблюдики вас кормят? — спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой.

— Заработки у меня такие же маленькие, как эти игрушки. Но ничего не поделаешь — семья велика! А вообще я потомственный крестьянин, всю жизнь сидел на земле…

— У вас есть своя земля?

— Было немного, пока не прогнали…

— Как это — прогнали?

— Очень просто: отняли землю и сказали — иди, куда хочешь!

Он рассказал, что израильские власти установили недавно новое правило: всех, кто не успел зарегистрировать своих угодий, лишают прав на землю; она поступает в так называемый национальный земельный фонд. А так как ни во времена английского владычества, ни в «независимом» государстве Израиль никто не обязывал крестьян регистрировать их земли, множество участков (в основном принадлежавших испокон веков арабам) было конфисковано.

Недавно израильская компания «Керен Каймет» заявила притязания на земли арабов — жителей села Кохаб. Невзирая на протесты местного населения, компания передала эти участки в аренду евреям. Тракторы новых арендаторов вспахивали землю, уже засеянную арабскими феллахами.

Когда феллахи попытались оказать сопротивление этому самоуправству, полиция набросилась на них. Двое крестьян было тяжело ранено, тридцать семь арестовано.

Слушая этот рассказ, я обратил внимание на выражение лица маленького Ахмеда: в черных глазах мальчика горели гневные искры.

— Когда вырастешь, кем хочешь быть? — спросил я его.

— Свободным человеком! — решительно ответил мальчик.

Пусть эта мечта осуществится! Мне хотелось еще поговорить со своими новыми знакомыми, но шофер стал настойчиво нажимать на клаксон: нужно ехать дальше, неудобно задерживать своих товарищей по путешествию.

Мы покидаем Назарет. Соломон Абрамович Гурвиц, низенький седеющий мужчина, гид, приставленный к нам «Пелтурсом», садится в автобус рядом с шофером и, взяв в руки микрофон, начинает горячо доказывать, что его вполне удовлетворяет маргарин, который, по его мнению, значительно вкуснее и полезнее сливочного масла.

— Тем более, что масла вы по карточкам не получаете! — замечает кто-то из туристов.

Гурвиц на минуту умолкает, но вскоре переключает внимание на древние руины, которых много на окраине Назарета.

— Почти две тысячи лет назад римский прислужник царь Ирод поставил здесь кругом стражу, закрыв все выходы из города: началось знаменитое избиение младенцев. Ирод боялся, что кто-то из них, когда подрастет, возглавит свой народ и сбросит кровавого царя с престола…

— А правда ли, — спрашиваем у Гурвица, — что десять лет назад современные ироды повторили этот «подвиг»?