Тимофей Гуженко - Океан. Выпуск четвертый

В этот момент хлопнула дверь и в рубку вскочил бледный радист Исиро Такасаки.

— Капитан, — хрипло выкрикнул он, пытаясь удержаться на ногах, — Хакодате сообщает: тайфун изменил направление, он уже на Хоккайдо… Скорость ветра возрастает! Мы в «глазу тайфуна»!

А пассажиры пока ничего не знали. Они терпеливо сидели в кубриках, негромко разговаривая. Кое-кто, аккуратно развернув цветные фуросики, ужинал. Спокойные японские дети тихонько играли. Но скоро люди стали догадываться, что происходит что-то неладное. Первыми это обнаружили те, кто находился в салонах первого класса: на буфетной стойке из бокалов стали выплескиваться напитки. В окна салона были видны яростно сталкивающиеся вспененные волны.

Молодой журналист Хоно Ватанабе, ехавший в «рыбную столицу» Хакодате по заданию своей газеты, заметил сидящей рядом с ним в кресле Юсико Отта, что, очевидно, прибытие в Хакодате несколько задержится. Оказавшись рядом с красивой девушкой, журналист старался быть интересным собеседником.

Но скоро их беседа стала затруднительной — судно раскачивалось с борта на борт все больше. Иногда оно резко клевало носом, и тогда корпус начинал вибрировать от бешено вращающихся в воздухе винтов, иногда пароход точно натыкался на неожиданное препятствие, потоки воды с гулом неслись вдоль бортов, облизывая окна салонов.

— Как страшно! — прошептала побледневшая Юсико.

Хоно Ватанабе постарался ее успокоить, но с его словами не вязалось то, что творилось вокруг. Уже кого-то выбросило из кресел, кто-то страдал от жестоких приступов морской болезни… Где-то слышался звон разбивающейся посуды, что-то трещало, скрипело, палуба рывками уходила из-под ног, вздыбливалась, неожиданно вдавливая тело в кресло.

Пассажиры высказывали различные предположения о столь неожиданном волнении, но толком пока ничего не знали. Хоно Ватанабе, извинившись, на несколько минут вышел из салона. Когда он возвратился, на его лице уже не было улыбки. Случайно ему удалось услышать страшную правду: «Тойя-мару» должен выдержать новый натиск тайфуна.

Что же мог противопоставить слепой силе «Мэри» старый паром? На несколько секунд в рубке воцарилось тягостное молчание.

Капитан Хомма опомнился первым. Он позвонил в машинное и котельные отделения, приказав поднять давление пара до предела и выжать из машин все, что возможно.

— Делать поворот опасно, — пояснил он офицерам. — Возвратиться назад мы не успеем… Остается одна надежда: успеть проскочить в порт до передвижения «глаза тайфуна».

Из четырех труб «Тойя-мару» повалили густые клубы дыма. Кочегары, балансируя, как канатоходцы, яростно шуровали в ревущих топках, а с мостика всё требовали прибавить оборотов. Не будь такого беспорядочного волнения, «Тойя-мару» уже был бы на траверзе мыса Сираками на Хоккайдо, но значительная ширина корпуса и высокая надстройка тормозили ход, и паром шел медленно… Страшно медленно!

Перепуганные пассажиры, сбившись в тесные группы, старались удержаться на месте, цепляясь за мебель, трубопроводы, переборки. Тихонько причитали женщины, плакали дети, лица мужчин были сосредоточенны и серьезны.

Спустившись по трапу, старпом Хасимото Иомури стал успокаивать пассажиров, уверяя их, что скоро все окончится и они выйдут в залив.

— Еще немножко терпения, совсем немного! — увещевал он.

Пассажиры вымученно старались улыбнуться — знаменитая японская вежливость обязательна в любой ситуации.

Между тем до спасительных, так, по крайней мере, казалось капитану «Тойя-мару», вод залива было, к сожалению, еще далеко. Судно продвигалось страшно медленно; мощности его машин хватало только на то, чтобы противостоять волнам.

А они налетали со всех сторон, всплескиваясь вверх, точно в кипящем котле. Это были так называемые «пирамидальные волны», страшные волны «глаза тайфуна».

Жуткая болтанка продолжалась без перерыва уже больше двух часов. Наступила кромешная тьма. Впрочем, это отчасти было лучше: люди не видели того, что творилось вокруг… Рев ветра, шипение волн, треск и скрип всех конструкций судна, неистово раскачивающегося в этом диком хаосе, — все сливалось в дикую какофонию, в которой тонули вопли людей…

Экипажу было намного труднее. Рискуя жизнью, механики и машинисты управляли механизмами. Обжигаясь, падая и поднимаясь, кочегары ухитрялись забрасывать в пасти топок уголь, стрелки манометров давно завалили за красную черту… Каждую секунду любой из них мог очутиться либо в топке, либо под мотылями машин… А хода почти не было.