Александр Кердан - Звёздная метка

Не дождавшись, когда он закончит, она спросила:

– А что вы, господин Завалишин, позвольте узнать, думаете о Бакунине? Уж он-то, вне всякого сомнения, настоящий революционер, борец за народное счастье, для которого никакое, как вы изволили выразиться «взросление» не страшно… Вы, должно быть, читали его «Революционный катехизис», что вышел в прошлом году?

Завалишин, не поднимая головы и не отрываясь от своего дела, пробормотал:

– Да уж, Мишель – революционер из новых… Правая рука не знает, что творит левая…

– Как это? – простодушно улыбнулся Панчулидзев.

– А вот так! Одной рукой он пишет в своих прокламациях, что государство надо упразднить как таковое. Другой – строчит статьи в защиту генерал-губернатора Восточной Сибири…

Полина не преминула показать свои познания в данном вопросе:

– Вы говорите о Муравьёве-Амурском, с кем вы разошлись во мнениях о судьбе русских колоний на Аляске и вели полемику в вопросе дальнейшего укрепления России в Восточной Сибири?

Завалишин удивился:

– Графиня, вы читали мои статьи? Да, вы абсолютно правы, речь идёт именно о графе Николае Николаевиче Муравьёве-Амурском, которого господин Герцен, так почитаемый нынешней молодежью, прямо называет одновременно и деспотом, и либералом. Ну, да я лично думаю, что деспот в нём всё-таки преобладает… Речь даже не о наших разногласиях по колониальному вопросу. Тут другое примечательно. Когда мы с Петрашевским в пятьдесят девятом году обвинили Муравьёва в произволе по отношению к переселенцам, доказали явное казнокрадство чиновников его администрации, не кто иной, как Бакунин тут же бросился защищать царского наместника. Ещё бы! Ну как не порадеть родному человечку: ведь Муравьёв-то ему дядюшкой приходится…

– Что вы говорите: Бакунин и Муравьёв – родственники?

– Абсолютно достоверно. Хотя ни тот, ни другой публично признавать это не любят. Именно Муравьёв в своё время попросил, чтобы Государь Александр Николаевич заменил Бакунину равелин сибирской ссылкой. Думаю, что и побег за границу он ему помог устроить, когда очередная просьба о помиловании племянника успехом не увенчалась…

– Но разве человек, который для империи явился, можно сказать, дальневосточным Ермаком, который присоединил к Отечеству нашему земли по Амуру и всё Приморье, не достоин заступничества, пусть даже от собственного племянника? – спросил Панчулидзев, алкая справедливости.

Завалишин отложил ручку с металлическим пером в сторону и сказал запальчиво:

– Вот и Бакунин говорит то же самое. Мол, как это вы, благовестники новой России, защитники прав русского народа, могли не признать, оклеветать, принизить его, так сказать, лучшего и бескорыстнейшего друга? – он ещё более возвысил голос. – Заявляю вам ответственно: всё в словах Бакунина о Муравьёве-Амурском – чистейшая ложь. Не граф со свитой чинуш, а капитан Невельской со товарищи беспримерным подвигом своим подарили России и Приамурье, и Сахалин. И совсем уж не так бескорыстен был граф Муравьёв на посту генерал-губернатора. И пост сей, к слову, он покинул сразу же после побега Бакунина. И его идея о создании Сибирских соединённых штатов, которые могли бы вступить в федеративный союз с Северо-Американскими Штатами, – самая что ни на есть вредоносная и разрушительная для государства нашего. Неспроста после отставки Муравьёв удалился для проживания не куда-нибудь, а в Париж, где и его племянник Бакунин тогда обретался. Всё это масонские штучки! Вы разве не знаете, что Бакунин – известный фармазон? Мне думается, и дядя его тоже состоял в ложе…

Произнеся эту длинную и гневную тираду, Завалишин резко умолк и сидел отрешённый, думая о чём-то своём, словно вовсе забыл о собеседниках.

Полина и Панчулидзев тоже молчали. В щелях деревянной стены кабинета совсем по-домашнему зачвиркал сверчок. Вдруг Завалишин так же резко взялся за перо, бисерным, ровным почерком лихорадочно дописал записку, свернул листок, надписал сверху адрес и протянул Панчулидзеву.

Они как-то быстро и неловко простились.

Панчулидзев и Полина спустились вниз, вышли из «Сибири» и двинулись прочь. Уже знакомым проулком вышли на рыночную площадь. Туман здесь так и не рассеялся, но осел, стал менее густым. Видны были ржавые крыши и стены трёхэтажных неказистых домов, обступивших площадь.

По дороге они наткнулись на двух дерущихся нищих. Лица их были разбиты в кровь, они лупили друг друга, падали наземь, снова поднимались, схватывались, кряхтя и матерясь, вырывая друг у друга кусок варёного горла. На них никто не обращал внимания. Так же дымили котлы торговок, сновали вокруг них, прося подаяния, худосочные и грязные дети.