Александр Кердан - Звёздная метка

– Пейте! – руки у Полины дрожали, а глаза помимо воли выражали испуг и страдание.

Он выпил и закусил яйцом. Полина водку даже не пригубила.

Панчулидзев приказал:

– Да пейте же! Не стоит привлекать к себе излишнее внимание…

Однако завсегдатаи заведения уже вовсю разглядывали их. Не прошло и пары минут, как к ним, покачиваясь, подошёл один из них:

– Это что за голубки к нам залетели? – мрачно поинтересовался он.

– Что вам угодно, сударь?

– Гы, сударь! Робя, айда сюда! Кажись, нам пофартило: какие-то овцы забрели в наш огород…

Рыжий буфетчик из-за стойки попытался вступиться:

– Стёпка! Угомонись! Остынь! Не к тебе люди пришли…

Стёпка смачно выругался:

– Ты, Федотка, помалкивай! Не суй нос, куда не просят! Оторвать могут!

Из-за соседних столиков поднялось ещё несколько угрюмого вида мужиков. Они обступили Панчулидзева и Полину с трёх сторон.

Панчулидзев хотел встать, но один из оборванцев, дыша тяжёлым перегаром, положил ему на плечи могучие, чёрные от грязи длани. Полину прижал к стулу другой дюжий детина. Волосы на одной половине его головы были намного короче [33] В семидесятые годы XIX века в России ещё сохранялась традиция – обривать половину головы каторжным по прибытии их на каторгу. .

– Каторжане, – похолодело внутри у Панчулидзева.

Полина отчаянно вырываясь, взвизгнула.

– Робя, вот те на! Так это ж баба! Чево вырядилась! – пьяно осклабился Стёпка и похвалил: – Баская! Мы тя, барынька, с собой заберём…

– Ага, будет нашим марухам замена… – заржали остальные.

Хлопнула входная дверь, впуская нового посетителя.

Ни Стёпка, ни его компания не обратили на это внимания: чужие здесь не ходят, а полицейские не суются…

– Ну, а ты, господин хороший, выворачивай карманы и дуй отсюда! – распорядился Стёпка. – Али желаешь поглядеть, как мы девку твою того?.. – он сделал неприличный жест.

Панчулидзев рванулся изо всех сил, но держали его крепко. Между тем чьи-то ловкие руки уже шарили в его карманах и за пазухой.

Бледное лицо Полины было перекошено от ужаса. Её тоже обыскивали.

– Нугешиния [34] Нугешиния – не бойся (груз.) . … – забывшись, крикнул он по-грузински, уже не надеясь на чью-то помощь.

– Оставьте их! – властно приказал кто-то.

Стёпка вытаращил зенки: кто осмелился вмешаться? Обернулся и как-то сразу стушевался:

– Айда, робя! Ну, чо встали, дурни! Не слышали, чо барин велел…

Стёпку и остальных оборванцев как ветром сдуло. На столе остались лежать кошелёк, паспорт и несколько серебряных монет, извлечённых ими из карманов Панчулидзева. Он собрал вещи и поднялся.

Перед ним стоял невысокий, гладко выбритый человек, одетый просто, но достойно: из-под распахнутого пальто выглядывал ворот накрахмаленной белой рубахи и чёрный шёлковый галстук. В руках незнакомец держал волчий треух, явно указывающий на то, что приехал он не из тёплых краёв. Было трудно определить, сколько ему лет. От незнакомца веяло такой скрытой энергией и силой, таким пронзительным и молодым был взгляд светло-серых глаз, что он показался Панчулидзеву сравнительно молодым. Рядом с неожиданным спасителем стоял буфетчик, повторявший, как заведённый, одно и то же:

– Я ведь говорил, барин, что к вам это, говорил ведь, говорил…

– Вы искали меня? Я – Завалишин.

Панчулидзев торопливо представился:

– Князь Панчулидзев, к вашим услугам. Мы могли бы, сударь, переговорить без посторонних?

Завалишин ещё раз окинул его и Полину внимательным взглядом и спросил буфетчика:

– Федот Иванович, есть ли свободный кабинет?

Буфетчик услужливо затараторил:

– Для вас, барин, как же, как же. Завсегда найдётся. Прошу следовать за мной…

В кабинете, когда буфетчик оставил их с Завалишиным наедине, Панчулидзев вспомнил, что не представил Полину, которая всё ещё была бледна и до сих пор не проронила ни слова:

– Со мной – графиня Радзинская, моя невеста…

При этих словах Полина гневно зыркнула на него, точно не сама предложила так себя величать.

Панчулидзев продолжал:

– Прошу прощения за этот маскарад. Но вы понимаете, сударь, в ином виде даме пребывать здесь опасно. Да и в таком виде, получается, тоже…

– Вы отважны, графиня, – по-офицерски склонил голову Завалишин.

Полина смело протянула ему руку для рукопожатия. Он по-старомодному, но очень элегантно поцеловал кончики её подрагивающих пальцев и сказал:

– Мужской костюм вам к лицу, ваше сиятельство… Впрочем, платье, наверное, идёт ещё более… – жёсткие складки у губ разошлись, придавая лицу сентиментальное выражение: