Генрих Харрер - Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы

Сердечно поприветствовав нас, Ауфшнайтер стал рассказывать, что с ним случилось за последнее время. 17 июня он расстался с Трайпелем, который решил верхом отправиться в Индию, выдавая себя за англичанина. На эту роскошь, лошадь, он потратил все оставшиеся у него деньги. Сам Ауфшнайтер некоторое время болел, а выздоровев, двинулся вслед за нами. По дороге ему удалось кое-что узнать о последних событиях войны, и мы, хотя были сейчас как будто совсем в другом мире, жадно стали слушать новости.

Изначально Ауфшнайтер не хотел идти с нами в Гарток, полагая, что оттуда нас снова выдворят. Он считал, что куда разумнее пробираться сразу в Центральный Тибет, к кочевникам. Но в итоге мы продолжили путь вместе, и с того дня все последующие годы я больше не расставался с Ауфшнайтером.

Мы знали, что, если все пойдет гладко, до Гартока доберемся дней через пять. Нам предстояло преодолеть еще один перевал – Бонрю-Ла. Ночевки доставляли мало удовольствия, потому что в темное время суток было очень холодно – мы находились на высоте больше 5000 метров. Кроме того, с нами то и дело случались разнообразные мелкие происшествия. Например, один раз Копп, переходя реку вброд, нес ботинки под мышкой, завернув их в штаны, и вдруг уронил один башмак в бурный поток. Копп бросился его ловить, но тщетно: река уже далеко унесла ботинок, поиски не дали результатов. Никогда я не видел Коппа в такой ярости – он был страшно зол на судьбу и весь мир! У меня была пара запасных тибетских башмаков, которые, правда, были мне маловаты, потому что в этих краях не достать обуви, которая по размеру подходила бы европейцам. К сожалению, ноги у Коппа были еще больше моих, так что я отдал ему свой левый солдатский ботинок, а сам похромал дальше одной ногой по-европейски, другой – по-тибетски.

В другой раз нас очень развлекла сцена битвы диких ослов. Видимо, это были два самца, сражавшиеся за роль вожака в стаде, красуясь перед самками. Клочки травы взмывали в воздух, земля дрожала под их копытами – кьяны настолько были поглощены боем, что даже не заметили присутствия зрителей. Самочки, взволнованно следя за поединком, приплясывали вокруг борцов, и время от времени все поле битвы скрывало густое облако пыли.

Мы преодолели оба перевала, и теперь Гималаи снова остались позади. На этот раз я с радостью распрощался с ними: мы наконец-то вступали в более теплые области. Кстати, мы шли как раз через ту провинцию, где год спустя погиб один из величайших немецких альпинистов Людвиг Шмадерер. Он со своим товарищем Пайдаром бежал из того же лагеря, что и мы, и последовал за нами тем же маршрутом. Здесь его предательски убили выстрелом в спину. Пайдару тогда удалось спастись. Он погиб позже, в Альпах, на Гросглоккнере, смертью настоящего альпиниста.

Люди, населяющие эти места, не похожи ни на тибетцев, ни на индийцев. Здесь смешалось множество народностей, которые живут по ламаистским обычаям, но поддерживают тесные торговые связи с Индией.

Спускаясь в долину Инда, мы видели множество караванов, везущих шерсть в Индию. Товар перевозили на яках. От этих необыкновенно больших и сильных животных было не оторвать взгляд. Погоняли их статные парни, несмотря на холод по пояс обнаженные. Мужчины здесь, как и женщины, носили вывернутые мехом внутрь тулупы на голое тело и часто скидывали рукава с плеч, чтобы одежда не сковывала движений. Заставляя яков идти вперед и не давая им развернуться, погонщики то и дело пускали в них камни из рогаток. Мы, чужестранцы, не вызывали никакого интереса и продолжали спокойно двигаться своим путем.

Пять дней кряду шли мы вдоль верховий Инда, прежде чем добрались до Гартока. Эта дорога навсегда запечатлелась у меня в памяти. Мы проходили высоко над границей леса через слегка изогнутую горную цепь, но никакой монотонности в этом пейзаже не было. Краски здесь радовали глаз, редко где можно увидеть столь гармоничную палитру. Сразу за светлыми водами Инда начинались светло-желтые полосы буры, рядом прорастала нежная зелень – весна здесь начинается только в июне, – а на заднем плане высились сияющие снежные вершины гор. Когда мы проходили по этим чудесным местам, играющим волшебными красками, где-то далеко в Гималаях как раз начиналась гроза.

Первая деревня по эту сторону Гималаев называется Трашиган. В ней всего несколько домов, раскиданных вокруг похожего на крепость, окаймленного рвом с водой монастыря. Здесь нас снова ждал отнюдь не радушный прием. Но теперь мы этому не удивлялись и не особенно беспокоились, поскольку оказались в стране как раз в то время, когда индийские торговцы шерстью нескончаемым потоком идут в Тибет. У них мы могли приобретать снедь без проблем. Ауфшнайтер безуспешно попытался обменять свой золотой браслет на наличные деньги. Если бы ему это удалось, то у него хватило бы средств добраться до внутренней части страны, не заходя в Гарток. По дороге нас постоянно останавливали верховые тибетцы вполне представительного вида и спрашивали, что мы продаем. Так как мы путешествовали без слуг и с навьюченным ослом, нас принимали за торговцев. Вообще мы обнаружили, что всякий тибетец, не важно, богат он или беден, – прирожденный торговец, а обмениваться и торговаться для них – любимое занятие. За два дня до прибытия в Гарток мы с замиранием сердца прошли мимо города Гаргюнса, где располагается зимняя резиденция губернатора Западного Тибета. И хотя от участников караванов мы узнали, что сейчас его там нет, мы все же боялись, что нас арестуют. Но эти опасения оказались беспочвенными, поскольку маленькое, чистое здание правительства пустовало.