Иржи Ганзелка - Через Кордильеры

Но самый страшный их враг — это вспышки эпидемий и голодные годы. Из-за нехватки анчоусов на перуанских островах в начале 1941 года погибло от голода до миллиона бакланов.

Но птицы стараются не очень усложнять свою жизнь; кажется, что ни голод, ни эпидемии, ни насекомые не волнуют их так, как человек. Они жаждут только покоя. Покоя в обмен на гуано.

— Вы много их видели, но это ничто в сравнении с северным островом, где мы сейчас не работаем, — так на третий день нашего пребывания на южном острове начал свою регулярную утреннюю беседу с нами управляющий Кортес. — Если вы хотите видеть настоящее живое море, поезжайте туда и посмотрите. Я пошлю с вами моторную лодку и команду. Все равно туда нужно отвезти запас продовольствия и питьевой воды для охраны.

Когда мы выбрались из пролива между островами, океан был как зеркало. В тихом песчаном заливчике на восточном берегу среднего острова нежилось, развалясь и греясь на солнышке, стадо морских львов. Их было не меньше пятидесяти. Они неуклюже поднимались, и то только после того, как мы приблизились к ним с киноаппаратом на 200 метров. Ближе они нас не подпустили. Едва лодка направилась к берегу, они шумно повалили в воду.

Вот и причальное сооружение северного острова, веревочная лестница. Мы поднимаем кинокамеры со всем необходимым наверх и уже спустя четверть часа вместе со сторожем стоим на высоком берегу, за которым открывается вид на весь остров.

За эти несколько дней жизни на южном острове мы не раз приходили в изумление, но то, что неожиданно предстало нашим глазам здесь, превзошло самую буйную фантазию, самые смелые надежды и самые невероятные предположения. Птичье гнездовье на южном острове показалось нам невинной игрушкой, частицей сплошного птичьего моря, уходившего своей чернотой к низким пригоркам где-то на противоположном конце острова. Это напоминало вид с трибуны на фантастический слет островитян, лагерь под открытым небом, где миллионы птичьих граждан застыли в ожидании, когда из репродукторов зазвучит голос главного оратора.

Повсюду птицы, птицы, птицы. На суше, на воде, под скалистым обрывом, в воздухе. Слетаются все новые и новые участники митинга, они некоторое время кружат над сотнями тысяч, над миллионами других, пока им удастся найти клочок свободного места, и затем камнем падают в черные волны беспокойного птичьего моря. До сих пор мы с недоверием и сомнением относились к рассказам о десятках миллионов подданных гуанового царства в Тихом океане. С этой минуты мы поверили.

Ближе всего к нам, на противоположном склоне, находится гнездовье пеликанов. По сравнению с остальными соседями они настоящие верзилы. Мы осторожно, шаг за шагом двигаемся к ним, стараясь приблизиться настолько, чтобы они попали в сферу досягаемости объектива. Но пеликаны, которые за год почти отвыкли от человека, все же испугались. И тут началось такое, что хоть святых выноси. Прежде всего пеликаны… ну, как бы это сказать, откладывают избыток гуано. Потом они испуганно вертят длинными шеями так, как это делает гусь, подавившись галушкой, и начинают выбрасывать из клювов и зобных мешков груду сардин, которых они только что притащили из воды для своих голодных птенцов. После этого они начинают, не сходя с места, размахивать крыльями, чтобы немного приподняться, и вот уже бегут, бегут напролом, наступают соседям на головы, на гнезда, на яйца, на птенцов, пока, наконец, совершенно потеряв голову от страха, не поднимутся в воздух.

Интересно, что сейчас происходит в гнездах? Это трудно себе представить. Пеликаны подняли такой смерч гуановой пыли, перьев, мусора, блох и вшей, что нам ничего иного не оставалось, как закрыть глаза. Мы только чувствуем, как на нас налетел вихрь, поднятый эскадрильями пеликанов. Не прошло и минуты, как над нами раскрылся шатер распластанных крыльев. И затмил солнце.

Превосходство в воздухе на стороне перепуганных пеликанов.

Более редкие гнездовья глупышей остались в покое. Мы медленно приблизились к ним на двадцать шагов, на пятнадцать. Птицы продолжают спокойно сидеть на яйцах, только время от времени озираются, вертят головками из стороны в сторону. Лишь после того как мы, приближаясь дециметр за дециметром, оказались в двух-трех шагах от них, глупыши неохотно поднимаются и отходят на метр с таким видом, словно в пальцах у них воткнуты булавки. Ага, теперь нам становится ясно, почему эти отважные летчики и виртуозные водолазы заслужили свое второе, непохвальное прозвище. В гнезде его так долго удерживали вовсе не храбрость и не желание защитить птенцов. Эти два-три шажка он, бедняга, сделал словно под действием гипноза. Он не знал, что делать, а о крыльях забыл. Одно слово — глупыш.