Константин Стогний - Тибет, или Изумрудная Чаша Патриарха

Лавров, подобрав с пола чей-то нож, начал разрезать путы Прии и… потерял сознание. Удар, нанесённый восточным мастером единоборств, оказался непростым. В эту минуту гостиная занялась огнем, как, похоже, и весь дом. Прия кое-как выбралась из ремней, которые начал разрезать Виктор, и с большим трудом перевернула Лаврова на спину. Глотая слёзы, она прильнула к груди журналиста. Его сердце не билось…

Старая тропа уходила высоко в горы, лес заканчивался у самого подъёма в поднебесную высь Гималаев. Они были вожделенной мечтой многих безрассудных любителей покорять запредельную высоту. Сколько их погибло на пути к своей мечте, сколько проводников не вернулось обратно, оставив детей сиротами, а жён – вдовами. Тем не менее, эта красота манила любителей приключений уже не один десяток лет. Старик Отто стоял у огромного кедра, вглядываясь куда-то вниз в постепенно рассеивающуюся темноту. Наступало утро. Ночь выдалась короткой и неудачной. Через некоторое время немец услышал звук небыстрых шагов. Он насторожился. Его бутанцы обычно ходили быстрее. Вскоре из-за небольшого хвойного леса показалась процессия из шести человек в бутанских халатах. Одного несли на самодельных носилках. Впереди шел обожжённый Чартхи. На его голове не осталось волос, а на лице – бровей и ресниц.

– Зачем я вас взял с собой, идиоты? – нервно ходил перед сидящими на грунте бутанцами старик. – Что вы за бутанцы, если не смогли всемером справиться с одной слабой женщиной и европейцем?

– Герр Отто, это не человек. Это дух. Его невозможно убить, – произнёс один из бандитов.

– Дух для вас – это я! – сверкнул глазами Отто. – Запомните это раз и навсегда!

– Герр Отто. Они убиты. Можете не волноваться, – спокойно сказал Чатхи.

– Это почему ты так решил? – недовольно спросил старик.

– Когда мы уходили, дом горел. Женщина была связана бутанскими узлами. Ей не выбраться.

– А мужчина? – издевательски спросил старик. – Он же дух! А духи не горят.

Чартхи прищурил и без того узкие щёлочки глаз:

– Он – сильный воин. Но против Жёлтого Дракона не устоит ни один европеец… Его душа уже далеко…

Рассвет в непальском саду звучал дивной полифонией птичьих голосов. Где-то вверху смыкались густые кроны экзотических деревьев. Это было больше похоже на начало джунглей, чем на сад. Но всё же здесь росли красавцы рододендроны, которые после долгой ночи раскрывали свои бутоны навстречу восходящему солнцу, и утренняя роса застывала сверкающими каплями-бриллиантами на больших листьях необыкновенного приземистого куста.

Виктор открыл глаза и обвёл взглядом всё вокруг. Высоко в ветвях деревьев ссорились между собой райские птички. Лёгкий ветерок растрепал волосы на лбу журналиста. Небесная лазурь, слегка прикрытая перистыми облаками, уводила мысли куда-то в глубины Космоса и приглашала украинца жить дальше. Чуть правее, спиной к Лаврову и лицом на восток, сложив ладони у солнечного сплетения, сидела в позе лотоса Прия. Её лицо казалось восковым, и только губы беззвучно шептали молитву.

– А у тебя хороший сад… – заметил Виктор. Что было совсем неплохо для человека, только что вернувшегося с того света.

Прия повернулась к Лаврову, её прекрасные глаза необыкновенно расширились.

– Жив! Я знала… Я верила…

Женщина без сил упала Виктору на грудь.

Далеко за деревьями, на другой стороне сада, поднималась тоненькая струйка дыма. Это догорал шикарный особняк Кансакар.

– Не пойдём туда, – вполголоса сказал Виктор, – это может быть опасно.

Из огромных глаз Прии потекли слёзы.

– Дом отца… и дедушки… и… – слёзы душили женщину и она не могла говорить.

Прия как завороженная смотрела туда, где когда-то была её вилла. Виктор тихо стоял сзади, обняв её за плечи. Несколько минут они молчали: Прие нужно было мысленно проститься с частью её жизни, которой уже никогда не будет.

Виктор обнял непалку и прижался к ней всем своим телом, гладя её по голове с такой нежностью, будто это была не мощная рука спецназовца, а тонкая кисть юного музыканта.

– Иногда мы теряем слишком много, чтобы так просто это пережить, – успокаивающе бормотал Виктор, – но сейчас… главное, что ты жива, и я к этому причастен, миндалька.

– Миндалька… – сквозь слёзы улыбнулась Прия, – ты называл меня так в годы нашей юности.

– И сейчас ничего не изменилось, – улыбнулся Виктор, – ты для меня всё та же миндалька, что и двадцать лет назад. И глаза твои миндальки…