Мишель Пессель: Путешествия в Мустанг и Бутан

Вернувшись к палатке, мы застали Калая в очередном приступе меланхолии. Выражалась она в том, что Калай вдруг разуверился в своих силах и потребовал, чтобы ему наняли помощника повара. Просьба, на мой взгляд, была совершенно необоснованной: ведь ему предстояло готовить лишь на двоих, не считая собственной персоны. К тому же по прибытии в Мустанг я рассчитывал нанять человека, знающего местные условия. Но Калай, избалованный в предыдущих больших экспедициях по Гималаям, не унимался. Он сказал, что бхоты (тибетцы) не умеют готовить, зато у него здесь есть друг Канса, безупречно подходящий для роли помощника. Оба они из одной деревни.

По слабости характера я уступил. Но когда передо мной предстал земляк Калая, я вздрогнул. Это был худющий человек лет сорока пяти, в набедренной повязке, с изнуренным лицом, одноглазый. Как он сможет идти по горам?

Однако слово сказано, и Канса стал декоративным украшением нашей группы в ранге помощника повара, а при необходимости и носильщиком. Я заметил, что в Мустанге, среди снегов, ему, пожалуй, будет холодновато. Калай живо уцепился за эту мысль и сказал, что помощнику совершенно необходимо купить одежду. В новом обмундировании Канса стал выглядеть приличнее. Впрочем, справедливости ради, скажу, что я ни разу не пожалел впоследствии, что Канса пошел с нами.

Теперь предстояло найти носильщиков. Часам к четырем благодаря бешеным стараниям Калая у нашего лагеря появилось несколько человек. Они пришли с базара и производили впечатление «тертых парней», во всяком случае они никак не напоминали обычно молчаливых и аккуратных носильщиков. Предчувствие меня не обмануло.

Всего их было шестеро, а так как у нас было десять мест, я попросил Калая найти еще четверых. Однако типы с базара тут же согласились взять двойной груз, запросив, правда, совершенно несусветную цену — от 12 до 15 рупий в день, в четыре раза больше обычной платы носильщика в Катманду. Пришлось согласиться, хотя я и не представлял себе, как они потянут такой груз. Самый тяжелый тюк весил 55 килограммов, а до Тукучи добрых шесть дней пути. Я выдал им аванс, и мы расстались, договорившись, что носильщики вернутся завтра на рассвете.

Вечером я прошелся по базару с Таши. Мы говорили по-тибетски, и мне уже казалось, что я всегда только и разговаривал на этом языке. Прежний мир растворился в небытии, насущными были заботы и хлопоты текущего дня. Я поделился сомнениями с Таши — удастся ли нам затеянное?

Таши ответил уклончиво.

— Что ты думаешь о Кансе?

— Ничего не думаю.

— Но, по-твоему, это славный человек? — изменил я вопрос.

— Не знаю. Мы с ним раньше не виделись, — упорно держался Таши.

— Как ты считаешь, мы ничего не забыли?

— Не знаю. Это твоя забота.

Интересно, добьюсь я какого-нибудь ответа? В конце концов Таши сделал мне выговор:

— Что ты все время спрашиваешь — как я считаю, что я думаю. Мы, тибетцы, не думаем. Как можно думать о том, чего не знаешь!

Это был первый преподанный мне урок фатализма. Зачем беспокоиться, если события еще не наступили?

На следующий день, однако, оказалось, что тревога снедала меня не напрасно. К десяти часам утра носильщиков еще не было. Пробило одиннадцать, когда они появились и затеяли перебранку о грузах и о цене. В конце концов с каждым пришлось сговариваться в отдельности в зависимости от величины и веса тюка. В полдень носильщики, Канса и Калай высыпали на главную улицу, ведущую через базар на север, и вскоре скрылись из виду. Я же остался с Таши отобедать у Сершана.

Час спустя мы тоже выступили в путь. Проходя через базар, где на нас никто не обратил внимания, я пожалел, что выход в путь не был обставлен более грандиозно.

Столь же скромно и незаметно мы прошли мимо полевого госпиталя, где хозяйничал врач-европеец. Я посмотрел на него с нежностью: быть может, это последнее знакомое лицо, которое я встречу в пути. Я оставлял позади не только западную цивилизацию — я нырял в другую эпоху, углублялся в неведомый район высочайших на свете гор. Отныне ни «Грамматика» Белла и никакая другая книга не могли мне помочь.

Если бы, подобно Таши, я мог не думать о будущем!

…Мы шли через пригород, как вдруг я увидел подозрительно знакомую кучу ящиков, корзин и снаряжения, лежащих на обочине. К своему ужасу, я убедился, что это были мои вещи. Они валялись в придорожной пыли, и никто их не охранял.

Где же Калай? Где Канса? Где носильщики?

Ответ я получил полчаса спустя, когда, широко улыбаясь, появились мои люди. Они сказали, что остановились «перекусить»…