Жюль Верн - Михаил Строгов

Четко отдавая себе отчет в сложившейся ситуации, Михаил Строгов приготовился ей противостоять.

Прежде всего, условия, в которых он теперь оказался, были для царского гонца необычны. В самом выполнении этой роли никто на всем продолжении пути не должен был его заподозрить. Страна, подвергшаяся нашествию, кишмя кишит шпионами. Опознание означало бы провал всей миссии. Поэтому, выдавая Строгову крупную сумму денег, достаточную, чтобы покрыть путевые расходы и хоть немного смягчить неизбежные лишения, генерал Кисов не снабдил его никакими письменными распоряжениями с упоминанием об императорской службе, которое словно «Сезам!» открывало все двери. И ограничился одной подорожной.

Подорожная была выписана на имя Николая Корпанова, купца, проживающего в Иркутске. Она давала владельцу право брать себе, при необходимости, одного или нескольких провожатых, а сверх того, в соответствии с особой оговоркой, сохраняла силу даже в случае, если бы для всех остальных сограждан выезд из России Москвой был запрещен.

Что же такое — подорожная? Всего лишь разрешение брать почтовых лошадей; однако и этим разрешением Строгов мог пользоваться лишь тогда, когда не опасался вызвать подозрение насчет своего настоящего дела, то есть — пока оставался в Европейской России.

Но это означало, что в Сибири, когда ему придется проезжать мятежные провинции, он не сможет ни по-хозяйски распоряжаться на почтовых станциях, ни требовать себе самых лучших лошадей, ни реквизировать для личного пользования необходимые средства передвижения. Михаилу Строгову нельзя будет забывать, что он уже не гонец, но простой купец, Николай Корпанов, направляющийся из Москвы в Иркутск, и в этом качестве подвержен всем случайностям обычной поездки.

Проехать незамеченным — более или менее быстро, но проехать, — такой ему представлялась теперь его задача.

Тридцать лет назад сопровождение знатного путешественника включало не менее двух сотен конных казаков, такое же число пехотинцев, двадцать пять конников-башкир, триста верблюдов, четыреста лошадей, двадцать пять повозок, две переносные лодки и две пушки. Для путешествия по Сибири такое снаряжение считалось совершенной необходимостью.

А у него, Михаила Строгова, не будет ни пушек, ни конников, ни пехотинцев, ни вьючных животных. Если повезет, он поедет в повозке или верхом, если нет — придется добираться пешком.

Одолеть первые четырнадцать сотен верст (1493 километра), то есть расстояние между Москвой и русской границей, не представляло трудности. Железная дорога, почтовые экипажи, пароходы, лошади на перегонах были к услугам всех, а стало быть, и царского гонца.

Так вот, в то же утро шестнадцатого июля, сменив военную форму на обычную русскую одежду — суженный в поясе кафтан, стянутый традиционным мужицким кушаком, широкие штаны и подвязанные под коленками сапоги, Михаил Строгов отправился на вокзал, чтобы выехать первым же поездом. Оружия на нем не было, во всяком случае, оно не бросалось в глаза; однако под поясом был спрятан револьвер, а в кармане — один из тех широких кинжалов, похожих сразу и на нож, и на ятаган, каким сибирский охотник ловко вспарывает брюхо медведя, не портя его ценного меха.

Толпа на московском вокзале собралась огромная. Вообще, вокзалы российских железных дорог — это места оживленных сборищ, причем зевак, глазеющих на отъезжающих, по меньшей мере столько же, сколько и самих отъезжающих. Словно бы действует малая биржа новостей.

Поезд, на который Михаил Строгов взял билет, должен был довезти его до Нижнего Новгорода. Именно там кончалась тогда железная дорога, которая связывала Москву с Санкт-Петербургом, и оттуда ее предполагалось дотянуть до самой границы России. Перегон Москва — Нижний Новгород равнялся приблизительно четыремстам верстам (426 километрам), и поезд успевал пройти их часов за двенадцать. А чтобы от Нижнего Новгорода поскорее добраться до Уральского хребта, Михаил Строгов мог в зависимости от обстоятельств либо двигаться по суше, либо плыть пароходом по Волге.

Итак, Михаил Строгов сидел, вытянувшись в своем углу, словно добропорядочный обыватель, не слишком озабоченный делами и более всего желающий убить время, забывшись сном.

Однако, оказавшись в купе не один, дремал он лишь вполглаза, зато слушал в оба уха.