Жюль Верн - Михаил Строгов

Заменить прерванный ток мог только гонец. Но чтобы одолеть пять тысяч двести верст (5523 километра), что отделяют Москву от Иркутска, этому человеку потребовалось бы какое-то время. Пробираясь сквозь ряды мятежников и захватчиков, ему пришлось бы проявить поистине сверхчеловеческую отвагу и сообразительность. Однако, имея голову и сердце, можно далеко пойти!

«Найду ли я такую голову и такое сердце?» — спрашивал себя царь.

Дверь императорского кабинета отворилась, и лакей доложил о приходе генерала Кисова.

— А гонец? — живо спросил царь.

— Он здесь, государь, — ответил генерал Кисов.

— Ты нашел подходящего человека?

— Смею надеяться, Ваше Величество.

— Он нес дворцовую службу?

— Да, государь.

— Ты его знаешь?

— Знаю лично, он несколько раз успешно выполнял трудные задания.

— За границей?

— В самой Сибири.

— Откуда он?

— Из Омска. Он сибиряк.

— Хватит у него хладнокровия, ума, смелости?

— Да, государь, у него есть все, что нужно, чтобы преуспеть там, где другие, пожалуй, потерпели бы неудачу.

— Возраст?

— Тридцать лет.

— Это сильный человек?

— Государь, он может перенести самый страшный холод, голод, жажду и усталость.

— Он что — из железа?

— Да, государь.

— А сердце?…

— Сердце золотое.

— Его зовут?

— Михаил Строгов.

— Он готов отправиться в путь?

— Он ждет приказа Вашего Величества в зале охраны.

— Пусть он войдет, — сказал царь.

Несколько мгновений спустя в императорский кабинет вошел человек высокого роста, крепкий, плечистый и широкогрудый.

Прекрасные черты его лица выдавали представителя кавказской расы. Руки и ноги — поистине рычаги, прекрасно отлаженные с расчетом на наилучшее выполнение целенаправленных усилий. Такого могучего красавца, плотно стоящего на земле, было бы нелегко толкнуть на какой-либо шаг помимо его воли: когда он упирался, то ноги его, казалось, врастали в почву. Квадратную голову с широким лбом покрывала густая шевелюра, непокорными кудрями выбивавшаяся из-под надетой фуражки. И если лицо его, обычно бледное, внезапно изменялось, то объяснением могло быть лишь сильное биение сердца: от ускоренного кровообращения сквозь кожу проступала краснота артерий. Темно-синие глаза с прямым, открытым и твердым взглядом блестели из-под надбровных дуг со слегка напряженными веками — признак незаурядного мужества — «беззлобного мужества героев», как выражаются физиономисты. Крупный нос с широкими ноздрями выступал над правильно очерченным ртом со слегка припухлыми губами доброго и щедрого существа.

У Михаила Строгова был темперамент человека целеустремленного и скорого на решения, которому не приходится в раздумии грызть ногти, скрести в сомнении за ухом или в нерешительности переминаться с ноги на ногу. Сдержанный в словах и жестах, он умел застыть в неподвижности, как солдат перед офицером; но когда он шагал, в его походке чувствовалась совершенная непринужденность и поразительная четкость движений, говорившая одновременно о доверчивости и сильной воле. Он был из тех людей, чья рука никогда не упустит возможности «ухватить случайность за волосы», — сравнение несколько натянутое, но меткое.

На Михаиле Строгове был изящный военный мундир, похожий на те, что носят в походе офицеры конных стрелков, — сапоги со шпорами, полуоблегающие панталоны и коричневый полушубок, опушенный мехом и отделанный желтыми галунами.

Михаил Строгов служил в особом корпусе царских гонцов и среди этой военной элиты имел чин офицера. В его походке, в чертах лица, во всей его личности ярко чувствовался «исполнитель приказов», и царь это понял сразу. Стало быть, Михаил Строгов обладал одним из наиболее ценных в России качеств, которое, по наблюдениям знаменитого романиста Тургенева, позволяет достичь в Московской империи самого высокого положения.

И действительно, если кто и мог успешно проделать путешествие от Москвы до Иркутска через захваченные врагом земли, преодолеть все препятствия и не устрашиться никаких опасностей, то Михаил Строгов был одним из таких людей.

В высшей степени благоприятствовало успеху еще одно обстоятельство — Михаил Строгов прекрасно знал страну, которую ему предстояло пересечь, и понимал разные ее наречия — ведь ему уже доводилось проходить ее из конца в конец, а главное — он сам был родом из Сибири.