Тим Северин - Дорогами Чингисхана

Чем больше отпускал Ариунболд таких выходок, тем более неуютно я себя чувствовал, даже не знаю почему. Ощущалась какая-то фальшь; мне казалось, что Ариунболд обманывает пастухов. Док подтвердил мои опасения. Оказывается, Ариунболд рассказывал своим слушателям, что уже совершает конный поход в Европу и скоро станет знаменитостью. Он побирался, каждый раз вытягивая из аратов их скудные средства и никогда ни за что не платя. Док, как и я, находил такое дармоедство отвратительным, но при этом заметил, что Ариунболд живет в мире фантазий. По вечерам, когда мы раскладывали лагерь, он ничего не делал, только стоял в стороне и наблюдал, как кто-нибудь ставит палатку. Затем приказывал Делгеру, которым распоряжался как слугой, расстелить спальный мешок и ложился либо садился, ожидая, пока приготовится еда. Он ни разу не готовил и чрезвычайно редко прибирал за собой или предлагал кому-нибудь помощь.

Его лень и пренебрежение обычными обязанностями были бы простительны, если бы возмещались работой организатора и командира отряда. Но он был растяпой. У него имелась подробная советская военная карта этого региона. Время от времени он ее раскрывал и принимался с важным видом изучать. Очевидно, эти сессии карточтения не приносили никаких плодов, и через несколько дней я заметил, что Ариунболд — элитный продукт Высшей партийной школы — просто не умеет читать карту и разыгрывает перед нами представление. В тот день я попытался намекнуть ему, что если двое наших проводников хотят побыстрее вернуться домой, к своим семьям, то мы могли бы попытаться самостоятельно найти дорогу до следующего центра сомона. «Мы могли бы, — сказал я, — идти через страну по карте». Ариунболд бросил на меня взгляд, исполненный желчи. «Такое может сказать только европеец, — ответил он. — В Монголии без проводника найти дорогу невозможно. Монголия другая». Похоже, он действительно верил в то, что говорил. Он относился к числу тех несчастных, которые сделали карьеру и забрались выше, чем позволяют им образование и способности. Он постоянно боялся попасть в глупое положение и показать свою ограниченность. В результате он был замкнут, угрюм и упрям и отказывался от помощи, которую ему могли бы оказать. Каждый день он отходил в сторону и пытался карандашом на карте отметить проделанный нами путь. Всякий раз он отмечал неверно, и всякий раз путь пролегал не там и был не той длины, но Ариунболд оказался слишком упрямым, чтобы принимать подсказки, так что проще всего было не замечать его вместе с картой. Пола он раздражал все больше и больше, но я прекрасно понимал, что нам нужно придерживаться позиции наблюдателей и не вмешиваться. Другие монголы, как всегда, были флегматичны и терпеливы и просто выполняли свои привычные обязанности.

В тот день, который мы провели с пастухами, Ариунболд решил, что наконец овладел искусством чтения карты. Он объявил, что до следующего центра сомона осталось ехать 38 миль. Мы с Полом недоверчиво переглянулись. Нам казалось, это слишком много. Ариунболд расстелил карту. «38 миль», — заявил он, торжественно указывая на свои отметки. У меня екнуло сердце. Ариунболд был неправ дважды. Пусть бы неверно считал пройденный нами путь — это полбеды; однако, после нашего путешествия по Хэнтэю и через Хангай, выяснилось, что он попросту не представляет себе, сколько миль проходит отряд за день в среднем. А также не понимает масштаба карты, которой пользуется уже неделю! Понадобились долгие объяснения и измерительные инструменты в виде спички и нитки, чтобы доказать, что его 38 миль на самом деле составляют 19.

Судя по карте, нам предстояло ехать вдоль левого берега желтой реки по большой долине. Поэтому, когда мы отъехали от пастушьего поселка, Пол, Док, Делгер и я переправились через мелкий ручей и вышли в долину. Обернувшись, мы с изумлением увидели, что Ариунболд не едет за нами. Вместо этого он направил Байяра и двух проводников вдоль противоположного берега, словно позабыв о нашей группе. Убедившись в скудности его географических познаний, мы не стали вмешиваться. Долина ширилась, расстояние между обеими группами росло. Поглядывая в их сторону, мы видели, как один за другим оба пастуха и Байяр, решив, что Ариунболд заблудился, повернули своих коней и направились к нам. А Ариунболд, к нашему изумлению, продолжал путь в гордом одиночестве. Вот он повернул направо и исчез из вида в боковой долине.

Это была серьезная неприятность. Мы решили, что у него, возможно, имелись причины, чтобы совершить такой крюк. Может, там находились гыры, в которые ему нужно было заехать. Но нет, Ариунболд просто не принял в расчет объяснения масштаба карты и не смог ее правильно прочитать. Чувством направления он тоже не обладал. Он решил, что доберется до центра сомона по боковой долине, и бросил отряд. Еще через час мы увидели, как он скачет назад. Судя по его виду, он понял, что свалял дурака, но было уже поздно. Как и в случае с табунщиками, которые отказались ехать, не дав отдыха коням, Пьяница и Тихий растеряли последние остатки доверия к Ариунболду. Когда он заявил, что мы доедем до центра на следующий день, они с ним не согласились. Через полмили мы взобрались на горку и увидели под нами, в пяти Минутах езды, малый городок.