Тим Северин - Дорогами Чингисхана

Отдыхая после ужина под тентом, я размышлял, как мало здесь изменилась жизнь со времен Рубрука и Карпини. В одном углу Байяр шумно глодал жирный овечий хвост. Большую часть мяса он уже отправил себе в рот и теперь отковыривал остатки с помощью ножа, едва не задевая лезвием свой вздернутый нос. Когда он с аппетитом жевал, поглядывая на нас и моргая, жир стекал по его щеке и слышалось, как под натиском мощных зубов хрустят мелкие кости. Док, проглотивший столько антигистаминных таблеток, что храпел во сне и не мог проснуться, лежал чуть ли не в коме. Ариунболд начищал свою личную серебряную чашку. Делгер чинил упряжь. Тихий просто сидел и смотрел. Когда на ясном небе взошла луна, в потрепанном брезенте палатки обнаружилось столько дыр, что нам предстало изумительное зрелище в японском стиле — казалось, звезд на небе вдвое больше обычного.

Дикий хангайский пейзаж скрывал внезапные сюрпризы. На следующее утро я несколько отстал, чтобы поснимать камерой, хранившейся в моей седельной сумке, и предоставил основной группе идти по топкому берегу озера. Потом, нагоняя, я направил лошадь по мелководью. Заболочен берег был несильно, как считали мы с лошадью, не зная брода, и поэтому мы вскоре угодили в громадную грязевую яму. Я вытащил бедное животное прежде, чем оно успело захлебнуться, и повел на глубокую воду, где и отмыл. Спешить не стоило — наши спутники уже обнаружили несколько гыров и сидели там, устроив поздний завтрак. Здесь хотя бы монгольская кухня преподнесла нам приятный сюрприз. Вдобавок к обычным трем чашкам кислого айрака, убийственному шимин архи и зубодробительному сушеному сыру нам предложили блюдца с кучками топленых сливок. Мы с Полом с восхищением накинулись на лакомство, зачерпывая пригоршнями. Должно быть, мы показались Байяру такими же неопрятными, как и он нам, когда ел жир с овечьего хвоста.

Поспешная щедрость природы за время короткого монгольского лета позволила мне иначе взглянуть на то, почему монголы не смогли удержать сердце империи, созданной Чингисханом. Ученые доказывают, что распад империй, основанных кочевниками на территориях окружающих оседлых народов, вызван отчасти падением боевого духа. Говорят, что когда кочевники отрываются от своих корней, своей степи, привычного образа жизни, их изнеживает легкая жизнь на земле других народов и вскоре поэтому их одолевают и изгоняют. Отсюда вывод: если монголы или любой другой кочевой народ будет поддерживать тяжелые условия жизни, то останется сильным.

Глядя на бесценное короткое лето в жизни степных кочевников, я убедился, что у монголов просто не было выбора. Если монголы (либо другой кочевой народ) снарядили за пределы своего края армию летом (а это обычный для войны сезон), то они лишили страну рабочей силы в самое важное для заготовок на весь год время. Летом степняки выращивают жеребят и телят, заготавливают молочные продукты, запасаются пищей и готовятся к долгим месяцам зимы. Если в это время мужчин увести на войну, работу как следует не сделать, и степнякам, вернувшимся с войны, будет непросто пережить зиму. Короче говоря, кампания Чингисхана была дорогой в один конец. К тому времени, как его воины завоевали окружающие земли, им уже не с руки было возвращаться, поскольку экономика кочевого общества была уже нарушена. Если жить в суровых условиях континентального климата, времени на войну не остается.

Минуло уже шесть дней с тех пор, как мы выехали из главных ворот монастыря Эрдени-Дзу, и теперь мы пересекали самую красивую часть Монголии. Нигде не скачется верхом так хорошо, как в долинах Хангая, цветущих в разгар лета. Пастбища изобильны, в лесах есть дрова, реки и ручьи дают вдоволь воды. Мы обнаружили, что в каждой долине ютится несколько гыров, поставленных в лощинках, открытых к югу. Рядом гуляют кобылы с жеребятами. Пастухи воспринимают этот короткий период легкой жизни как дар божий. Порой мы слышали, как над долиной разносится голос пастуха, едущего по летнему лугу и поющего от радости на пределе голоса. Возможно, он направлялся куда-то по делам, но чаще всего просто любовался прекрасным видом и радовался тому, что дожил до этого великолепия, и тому, что под ним крепкая лошадка. В такие мгновения понимаешь, почему, несмотря на суровый климат и крайнюю удаленность от цивилизации, монголы так гордятся своей страной. И они правы — нигде в мире не найдется такой красоты, как горные луга в разгар лета.

Возрождение памяти о Чингисхане прослеживалось даже здесь, среди скотоводов, жителей глубинки. Я очень удивился, повстречав в глуши Хангая людей, которые носили значки с изображением Чингисхана. Они семьями двигались вместе со своими табунами и стадами в места, где намеревались прожить три-четыре месяца. Они еще и соревновались, собирая изображения Чигисхана. Где они брали эти значки, узнать не удалось. Когда мы спрашивали впрямую, они говорили только, что увидели такой значок у кого-то, он им понравился и они раздобыли такой же. После полувека официальных запретов Чингисхан стал символом национальной принадлежности, и даже в глуши к его образу относились как к талисману. Едва местные слышали, что несколько человек едут по их захолустью, чтобы проследовать путем Чингисхана, они тут же исполнялись дружелюбия и желали нам удачной и безопасной дороги и всяческих успехов.