Игорь Фесуненко: Бразилия и бразильцы

Сельва начинается сразу же за городом. Углубившись в нее по шоссе, проложенному к живописному водопаду Тарума, сразу же замечаешь, что растительный мир здесь заметно отличается от сельвы, тянущейся вдоль Амазонки от Белена до Риу-Негру.

В окрестностях Манауса преобладают уже не пальмы и папоротники, а «жара» — невысокое лиственное дерево с гладким стволом и довольно редкой кроной из узких темно-зеленых листьев. Здесь мало типичных экзотичных растений тропиков, почти не слышно птиц, мало москитов и других насекомых.

Куда более сильное впечатление производит сельва в междуречье Амазонки и Риу-Негру. Кстати, выше впадения этого притока Амазонка получает имя Солимоэс. Вместе с двумя манаусскими журналистами я отправился туда на катере «Сельватур» в сопровождении моториста Эдилсона.

Мы долго идем по одному из протоков, соединяющих обе реки. Потом Эдилсон пришвартовывает катер к серому наклонившемуся над водой стволу сейбы и приглашает нас пересесть в лодку, тащившуюся за нами на буксире. На лодке мы проникаем в такие дебри, что кажется просто невероятным сознавать, что в каких-то двух десятках километров отсюда находится шумный Манаус со своими кинотеатрами, конкурсами «Мисс Бикини», доставкой товаров на дом и гарантированным ремонтом холодильников. Здесь, именно здесь можно увидеть все мрачное величие, всю мощь девственного амазонского леса.

В бесконечном разнообразии деревьев, рвущихся к свету, к солнцу, закрытому кронами гигантских сейб и имбауб, преобладают пальмы всевозможных видов, форм, расцветок и размеров. Эдилсон показывает нам стройную, взметнувшуюся ввысь пальму аса и с небольшими красноватыми плодами, из которых, как он утверждает, можно делать отличное вино. Рядом с ней удивительная многоствольная кудрявая пальма паши у ба. Ее твердая древесина и жесткие листья служат строительным материалом почти для всех жилищ местного люда.

Одна из самых удивительных пальм называется убус у . Она напоминает гигантский волан для бадминтона. У нее вообще почти не видно ствола, и кажется, что ее гигантские, длиной шесть-восемь метров и шириной метра полтора листья вырастают прямо из земли.

Невозможно понять, как ориентируется наш проводник в этом хаотическом смешении пальм, лиан, тростниковых зарослей и зеленых островов бамбука. Но ведет он нас к какой-то определенной цели. Мы причаливаем к невысокому косогору, подымаемся по глинистой почве, спугивая полчище гигантских ящериц, и замираем подавленные величественным зрелищем: прямо перед нами оплетенный лианами неправдоподобно толстый ствол сумаумы — самого крупного дерева амазонской сельвы.

Нас четверо, но, взявшись за руки, мы не можем обхватить и четвертой части монументального ствола. Не только кроны, Но даже нижних ветвей этого исполинского дерева мы разглядеть не можем: серый ствол пронзает зеленый шатер сельвы и устремляется куда-то ввысь, в поднебесье. Эдилсон, чуждый поэтическим восторгам, дает сухую справку, возвращающую нас с небес на землю. Он сообщает, что высота этой сумаумы — пятьдесят метров.

— Но бывает сумаума и повыше, — говорит он, закуривая сигарету.

Сумауму не спутаешь ни с каким другим детищем амазонской сельвы. И не только из-за ее размеров, но и по причине необычного строения ее ствола: ближе к земле, на высоте пяти-шести метров, от него отходят в разные стороны мощные досковидные подпорки, помогающие этому исполину выдержать не только собственный вес, но и тяжесть всех присосавшихся к нему растений-паразитов, эпифитов, лиан, рухнувшие и облокотившиеся на него стволы соседних деревьев.

— По кронам сумаум, возвышающимся над сельвой, находят направление летчики в тех местах, где нет других ориентиров, — говорит Эдилсон.

Мы благоговейно молчим, воздавая должное этой гордой королеве амазонской сельвы, еще раз прикасаемся к шершавой коре и отправляемся в обратный путь.

— Еще я покажу вам мурур у , — говорит Эдилсон, весьма довольный впечатлением, которое производит на нас эта поездка. В его голосе чувствуется гордость коллекционера, демонстрирующего гостям редкостное собрание. Он засыпает нас массой сведений о запахах, свойствах, вкусах всего этого растительного царства.

Обещанное нам муруру оказалось тихой заводью, сплошь покрытой ковром виктории-регии. Гигантские, до полутора метров в диаметре, листья этого цветка напоминают сковороды. Каждая такая сковородка может выдержать по нескольку десятков килограммов груза. Груза, правда, никто на эти листья не кладет, но увесистые белые цапли — гарсы расхаживали по ним совершенно уверенно, как по твердой земле. Присмотревшись к этому небольшому зеленому пруду, мы увидели несколько распустившихся цветков самых разных расцветок: от белого до темно-лилового. Эдилсон объяснил, что виктория-регия цветет один раз в году, цветок ее распускается около полуночи и живет всего лишь несколько дней, проходя за это время постепенную смену окраски от белой до совсем темной.