Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет

Увидев меня, юноша настороженным тоном спросил:

— Пожалуйста, что Вы хотите?

А когда я назвал имя мага, он даже отпрянул от удивления. Было очевидно, что до сих пор европейцы не входили в число его клиентов.

— Мой отец! — воскликнул он. — Пожалуйста, для чего Вы хотите его видеть?

Я объяснил ему цель своего прихода и даже написал карандашом что-то вроде своей визитной карточки. Когда он прочел написанное на листке имя, его лицо приобрело более приветливое выражение.

— Входите! Присаживайтесь.

Он провел меня в примыкавшую к вестибюлю комнату и пригласительным жестом указал на застеленный чистым белым покрывалом диван.

Снова удалившись на верхний этаж, он тут же вернулся в сопровождении грузного мужчины лет шестидесяти: шаркающей походкой тот подошел к двери и коснулся рукой лба, приветствуя меня.

Его голова и плечи были обернуты белой шалью, из под которой выбивался локон черных как смоль волос. Его благородное массивное лицо было украшено пышными усами и маленькой бородкой. У него, вероятно, были большие глаза, но он постоянно смотрел в пол и, судя по всему, намеренно опускал веки так, чтобы глаза казались маленькими щелками. Он жестом предложил мне оставаться на своем месте, а сам уселся в массивное мягкое кресло.

* * *

Я огляделся по сторонам: комната была высокой и прохладной, но заваленной всяким хламом, непонятно для чего предназначенным. Стены были украшены листами пергамента, на которых каллиграфическим почерком красными буквами на желтом поле были выписаны стихи из Корана. Из ниши в стене выглядывали чучела двух коричневых выдр; на подоконниках валялись кучи бумаг, к которым, судя по покрывавшей их густой пыли, годами никто не прикасался; рядом со мной на подушке был брошен Арабский альманах; повсюду виднелись пустые бутылочки из-под чернил.

Несколькими односложными словами маг сообщил мне, какая честь для него принимать меня в своем доме, и предложил восстановить силы освежающими напитками, прежде чем перейти непосредственно к делу. Я поблагодарил его, но, зная обычаи египетского гостеприимства, попросил не беспокоиться насчет кофе, который я не пью вовсе. Но он предложил мне персидский чай — восхитительный напиток — и я без колебаний согласился. А пока расторопный слуга бегал на ближайший базар, я постарался вовлечь старца в разговор. Однако мои попытки полностью провалились, поскольку кроме односложных ответов, предписываемых египетским этикетом, я так ничего и не услышал, а о себе он предпочитал вовсе ничего не рассказывать. Напротив, он решил обратить против меня мое же собственное оружие и подверг меня чему-то вроде допроса. Я отвечал на все его расспросы честно и открыто, и к тому времени, когда слуга принес на маленьких подносах обычные для Египта сладости — крупное печенье из жареной пшеничной муки, смешанной с медом, бананы, бисквиты и тонкие чашки с персидским чаем — мой радушный хозяин выглядел уже не так настороженно. И в самом деле, когда он убедился в том, что я вовсе не собираюсь подвергать осмеянию его методы или же разоблачать его как шарлатана, его отношение ко мне заметно изменилось. Но все же, за внешней любезностью я безошибочно угадывал неизменную сдержанность и нежелание рисковать, допуская в свою жизнь незнакомца, к тому же приехавшего из чужой страны.

Впрочем, он согласился составить мой гороскоп, если я пожелаю назвать ему свое имя, имя отца, а также дату и место своего рождения. Я намекнул, что пришел к нему вовсе не за этим и что разные предсказатели, как правило, дают такие противоречивые прогнозы, что я предпочел бы блаженное неведение всем безнадежным попыткам найти хоть какое-то рациональное зерно в том, что выглядит абсолютно невероятным. Но старца не так-то просто было отговорить от своей затеи, и он, заявив, что я ему очень интересен, все же выразил желание (даже если этого не желаю я сам) узнать расположение звезд в день моего рождения и составить мой гороскоп для удовлетворения если не моего, то хотя бы собственного любопытства. В конце концов, я уступил его настоятельным просьбам и сообщил всю необходимую для этого информацию.

Потом он попросил меня положить ладонь на бумагу и обвел карандашом контур. Внутри получившегося рисунка он записал несколько слов по-арабски. Для чего он это сделал, я не знаю до сих пор.

Я попытался расспросить его о сути этого священнодействия, но он отделался уклончивым ответом. Я слышал, что он, возможно, самый могущественный маг во всем Каире, но подтвердить подлинность этих рекомендаций, разумеется, довольно сложно.