Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет

— Не сейчас, не сейчас, — прозвучавшие как эхо.

А несколько мгновений спустя я опять увидел свое лежащее на камне неподвижное и бесчувственное тело.

— Сын мой, — донесся до меня тихий голос верховного жреца, — не так важно, найдешь ты эту дверь или нет. Главное, чтобы ты отыскал скрытый коридор, ведущий в твой собственный разум, и по нему добрался до тайного храма своей собственной души. Там ты найдешь нечто поистине великолепное. Тайна Великой пирамиды — это тайна твоей собственной сущности. Все потаенные комнаты и древние летописи заключены в тебе самом. В том и заключен урок Великой пирамиды, что каждый человек должен стремиться проникнуть в самого себя, добраться до неведомого средоточия собственного существа и найти в нем свою душу, достичь невидимых глубин собственного храма и открыть для себя его самые сокровенные тайны. Прощай!

Тут мысли мои смешались в каком-то неведомом, подхватившем меня водовороте; казалось, он затягивает меня, заставляя спускаться все ниже и ниже. Меня охватило странное оцепенение, и я почувствовал, что снова погружаюсь в физическое тело; я напряг всю свою волю, пытаясь пошевелить окаменевшими мускулами, но безрезультатно, и, наконец — потерял сознание…

Когда я опять открыл глаза, то все равно не увидел вокруг ничего, кроме сплошной темноты. Оцепенение понемногу прошло, и я, нащупав рукой фонарик, зажег свет. Я был по-прежнему в Царской комнате, и все еще под сильным впечатлением от только что пережитого (скажу больше — эмоции настолько переполняли меня, что я даже вскочил со своего каменного ложа и закричал, заставив всю пирамиду оглушительным эхом отозваться на мой возглас). Но вместо того, чтобы ощутить под собой знакомый каменный пол Царской комнаты, мои ноги провалились в пустоту. Хорошо еще, что в самый последний момент я успел уцепиться обеими руками за край каменного блока и всем телом прижаться к его поверхности. Только это и спасло меня от падения. Я сразу же понял, что произошло. Не осмотревшись как следует, я соскочил с каменной глыбы с дальней ее стороны и как раз угодил в яму, выдолбленную в северо-западном углу комнаты.

С трудом я выбрался наверх, взял в руки фонарь и поднес к нему свои часы. Стекло циферблата треснуло в двух местах, когда я ударился ладонью и запястьем о стену во время падения, но механизм по-прежнему продолжал непринужденно тикать; и когда я разглядел который час, то едва не рассмеялся, несмотря на всю величавую серьезность окружавшей меня обстановки.

Ибо часы показывали как раз тот самый драматический момент, который традиционно считается кульминацией для каждой ночи — обе стрелки сошлись на числе двенадцать, не больше и не меньше!

* * *

Когда на рассвете вооруженный полицейский снял замок с запиравшей вход железной решетки, из темных глубин Великой пирамиды ему навстречу, спотыкаясь, вышло изможденное, запыленное, с запавшими от усталости глазами существо. Выйдя из пирамиды, оно медленно побрело по высоким каменным блокам прямо навстречу восходящему Солнцу, спустилось вниз и, щурясь от неяркого утреннего света, принялось разглядывать давно знакомый пейзаж. А затем, сделав несколько глубоких вдохов, инстинктивно обратило свое лицо навстречу Ра — Солнцу и молча возблагодарило его за этот бесценный дар света, пожалованный человечеству.

Жить в Каире — значит жить одновременно в двух мирах. Отправившись с его центральной площади Атаба Аль-Хадра на восток, сразу же оказываешься в старинном арабском городе, но если пойти на запад, то попадаешь уже в современный европейский мир. В этом городе кипит удивительная жизнь, где сталкиваются и смешиваются, подчиняясь неумолимому велению времени, Запад и Восток, современность и средневековье, многокрасочная азиатская нищета и унылая опрятность Европы.

Здесь в Каире я встретил великое множество самых разномастных магов и медиумов, ясновидящих и астрологов, колдунов и предсказателей судьбы, факиров и святых. Они присутствовали в городе во всех пятидесяти семи своих разновидностях, несмотря на все запреты и строгие предупреждения правительства, уже не раз выражавшего недовольство тем, что в законодательном порядке запрещало многие виды их деятельности и довольно часто без колебаний пускало эти законы в ход. Должен признать, что несмотря на мою искреннюю симпатию к некоторым представителям перечисленных выше профессий, у правительства все же были достаточно веские основания для подобной суровости. Немало шарлатанов делало свой бизнес на доверчивых простаках, безответственные болтуны пытались завоевать чужое доверие, а самозваные пророки выдавали свои собственные бредни за откровения. Невозможно в полной мере оценить вред, причиняемый гадальщиками и предсказателями, чьи прогнозы воспринимаются как руководство к действию. Но даже того, что поддавалось определению, вполне хватило для придания власти решимости в принятии строгих мер.