Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное

Так и улетал из Эмиратов – руки по локоть в золоте.

И мне почему-то кажется, что первый эпизод имеет связь со вторым.

Tags: Париж Востока и насильник Мао. – Как сажали капусту, а выросли небоскребы для Золушки. – Четыре города в одном, а также список мест и дел.

Парадное крыльцо, зеркало, лицо и (прости, господи, за банальность) визитная карточка Китая – Шанхай. Ради Пекина нет смысла лететь за полсвета. Запарковать машину на Ленинском проспекте в Москве, в средних номерах его домов, с их отчаянием пространств – вот и Пекин. А в Шанхай влюбляются так, как взрослый, бывает, влюбляется в того, кто ни по возрасту, ни по повадкам ему не ровня, и хранит обреченную любовь в тайне. Вот почему об этой любви и об этом Шанхае известно немногое.

Аэропорты давно описывать не комильфо: это из past perfect, из Битова времен «Путешествий» и Вознесенского времен «Треугольной груши». Автопортрет мой, реторта неона, апостол небесных ворот – аэропорт!

В аэропортах надо добывать руду уникального, – которую потом так приятно переплавлять в небрежный разговор. Ну да вы знаете. Цветомузыка в бесконечных, как эпос, переходах Франкфурта. Тайный перчаточный магазинчик в Риме, справа при переходе на терминал D – его обычно проскакивают, но только там продают огненно-красные мужские перчатки.

Так вот, только в Шанхае в аэропорту водятся девушки-куколки: у выхода в город они улыбаются фарфоровыми головками неземной красоты, здороваются и кланяются, прижимая руки к груди. Предбанник Шанхая – кукольный дом. И в город ведет кукольная дорога, обсаженная столь идеальным садом, что некукольным он быть не вправе. Это прекрасное новое шоссе, и едущий рядом пикап с матрасами в кузове, с развалившимися на них узкоглазыми стариками – деталь представления. Как и «фольксвагены» и «ситроены» не существующих в Европе пород. А потом над головами вспыхивает серебряная стрела: единственный в мире поезд на магнитной подушке, 400 км/ч.

Что делали наши богомольные предки, когда им казалось, что сходят с ума? Крестились? Щипали себя за руку?

Шанхай дважды объявлялся свободной экономической зоной – в 1842-м и в 1990-м – однако и в варианте несвободной зоны был известен как Париж Востока. В колониальном ХХ веке в него впрыснули дозу Европы, маоистское противоядие не сработало. Был там, скажем, во времена концессий, в 1930-х, 500-метровый дансинг Paramaunt Hall на машинных рессорах: танцуя кекуок, пары взлетали, как у Шагала. Хунвейбины потом танцоров сгноили, но зараза уцелела – в 2002-м Paramaunt Hall воскресили. Да и Мао насиловал в основном Пекин, как у нас Сталин – Москву: Шанхай оказался своего рода Питером, грустно замершим градом, с его садами, ар-нуво, вечным желтым туманом, фанзами, джонками и густопсовыми шанхайками, где строительные леса из бамбука, миллион китайцев вповалку, а вместо дверей – решетки.

Впрочем, кроме сходства в областной судьбе, других параллелей нет. Поскольку в Шанхае одновременно существуют, как шар-в-шаре, четыре разных города.

Первый – средневековый, слегка декорационный, начала династии Мин, с пагодами-храмами-беседками и прочим ныне туристским продуктом.

Второй – европейский, под платанами, с Французским клубом и Русским кварталом (правда, Шанхай Вертинского и Олега Лундстрема все же выжгли при Мао), с каким-нибудь Peace Hotel, вполне могущем быть в бутлегерском Чикаго.

Третий – Старого города, бедных кварталов-нонтанов, где до сих пор торгуют, жарят, варят, парят на паре метров уличной ширины.

Ну, а символ четвертого – правый берег, Пудонг, где до 1990-го сажали капусту, а в 2000-х выросли небоскребы. Правда, выросли они по всему Шанхаю – но только в Пудонге нет ничего, кроме них.

Путешествие по Шанхаю, таким образом, есть антитеза перемещению по Москве. Двигаясь по Москве времен суверенной демократии от центра к краю, неизбежно попадаешь в мерз(л)отность окраин. Гуляя по Шанхаю в любом направлении, переносишься из эпохи в эпоху: машина времени существует, вестимо.

О, надо петь Пудонг.

Допустим, идея застроить голый брег небоскребами не нова – взять лондонский Docklands, с автоматическим «легким» метро, с творениями сэра Фостера и т. д. Но дело в том, что Пудонг а) живой, б) его небоскребы красивы.

Невозможная, удивительная вещь. Вот русский путешественник селится, к примеру, в Grand Hyatt в башне «Цзинь Мао», которую следует называть «Цинь Мо», иначе таксист не поймет, таково уж следствие транскрипции, придуманной архимандритом Палладием (это благодаря ему мы вместо международного «Бейджин» произносим «Пекин»…). Да, вот путешественник селится под крышей 89-этажного Цинь Мо и смотрит, как рядом созревает такой же початок, и спрашивает, сколько этажей будет в нем. И получает ответ, что неизвестно, но ровно на этаж больше, чем в строящемся сейчас небоскребе в Куала-Лумпур.