Владимир Санин: У Земли на макушке

– Конечно, – хладнокровно подтвердил Анатолий. – Вдвоем лучше. Можно орать «караул!» хором. Что это вы ускорили шаги?

Нашел место и время задавать такие вопросы! На посадку заходила «Аннушка»: с ледовой разведки возвращались Панов и Булатов. Через несколько минут они пришли в кают-компанию, где за чашкой кофе коротала ночь чуть не половина личного состава станции.

– Между нами и подскоком масса трещин и разводий, – сообщил Булатов.

– Одно из них шириной до пятидесяти метров, вовсю бушует море.

– Аэропорт имени Данилыча держится? – спросил кто-то.

– Трещина прошла, но небольшая, – ответил Панов. – Толщина льда на подскоке восемьдесят сантиметров.

– Всего? – удивился я.

– Лед молодой, крепкий, – пояснил Булатов. – Данилычу ничто не угрожает, если не будет подвижек. Подскок находится в окружении четырехметровых паковых льдов. Но стоит им надавить – и от подскока остается одно воспоминание, на его месте образуется вал торосов.

Начальники станции не спали уже вторые сутки. Но о том, чтобы загнать их в постели, нечего было и думать: в эти часы решалась судьба станции. Если трещины пойдут по лагерю, сразу же возникнет аварийная обстановка, тем более тревожная, что подходящей льдины в окрестностях обнаружить не удалось.

– После пурги такие сюрпризы вообще не редкость, – ответил Панов на мой вопрос. – Северо-западные ветры сменились южными, и произошла резкая смена температуры. А завтра, двадцать четвертого апреля, – новолуние, время наибольших приливов: Луна, Земля и Солнце находятся на одной линии. Отсюда и активные подвижки льдов, торошение.

– Неплохое наследство ты мне оставляешь, – улыбнулся Лев Валерьянович.

– Не забывай, что с наследства положено брать налог, – парировал Панов. – Вот Арктика и взяла отходящий ей по закону кусок бывшей льдины!

– Нужно ускорить отлет твоей смены, – напомнил Булатов. – Сам понимаешь, чем меньше останется на станции людей, тем легче будет их эвакуировать – в случае аварии.

– Конечно, всех лишних – немедленно на материк. – Кизино выразительно посмотрел на меня и рассмеялся.

– Но-но, – сказал я. – Не пытайтесь вырвать изюминку из пресного теста моих очерков.

– Пусть остается, – поддержал Панов. – Ему сейчас есть на что посмотреть. Булатов улыбнулся и кивнул.

Панов и Булатов снова улетели куда-то на «Аннушке», а мы – Белоусов, Васильев, радист Олег Брок, старший аэролог Володя Агафонов и я – остались в кают-компании.

– …Просыпаешься, а домик чуть ли не плавает, – вспоминал Васильев.

– В таких случаях – вы не поверите– не всегда даже успеваешь надеть галстуки и отутюжить штаны. Суешь ноги в сапоги, хватаешь курткy – и прыгаешь козлом на свежий воздух.

Мне послышался какой-то треск. Я напряг внимание – нет, тарахтит дизель, и только.

– А не помешает нам дизель услышать, как начинают тороситься льды? – полюбопытствовал я.

– Вы, наверное, плохо представляете себе этот процесс, – проговорил Агафонов. – Торосы образуются от сжатия тысячетонных льдин, наползающих друг на друга. Сказать, что торошение сопровождается шумом, – слишком слабо. Артиллерийская канонада из сотен орудий – вот это, пожалуй, подходит.

– Помнишь, Олег, «СП-8»?– своим тихим и мягким голосом спросил Белоусов. – Такого давления моя нервная система еще не испытывала. Треск, грохот, возмутельное хулиганство. Льдины громоздились одна на другую, обламывались, снова влезали, и, наконец, на лагерь со скоростью нескольких метров в минуту двинулся вал торосов высотой с двухэтажный дом. Февраль, полярная ночь – и такая гнусность. Хоть милицию вызывай.

– Воспоминание не из приятных, – согласился Олег. – Мне почему-то до сих пор мерещится, как трактор пытается сдвинуть с места вросшую в сугроб дизельную.

Решили несколько секунд, – Белоусов кинул. – Дизельная уже проползла с полметра, когда вал торосов ее настиг и проглотил на глазах. Еле успели отцепить трактор.

– А лагерь разорвало на куски, – продолжил Олег. – На одной льдине, площадью с гектар, осталась кают-компания, на другой, совсем куцей, – моя радиостанция, на остальных – жилые домики. Льдины то сходились, то снова разбредались – дышали, как говорится. А под конец прошла трещина под полосой, к счастью узенькая.

– Да, оказалась бы эта трещинка пошире, – вставил Белоусов, позевывая, – в институтской стенгазете, Олег, могли бы появиться наши трогательно написанные биографии. Полоса-то была игрушечная, метров около двухсот… Пошли спать.