Владимир Санин - У Земли на макушке

– Копайте, копайте, – подгонял Парамонов, – внизу сидит голодный Кизино!

Более насыщенной упражнениями утренней зарядки я еще никогда не делал. От избытка усердия я даже чуть не перерубил лопатой кабель, вмерзший в снег у самой стены домика. Васильев работал как экскаватор, Белоусов и доктор от него не отставали, и через полчаса Кизино вышел на свободу – событие, которое обошлось камбузу в десяток бифштексов и в полуведерный чайник кофе,

С утра я заступил на круглосуточную вахту – начальник станции назначил меня дежурным по лагерю. Новая метла чисто метет, и начал я с того, что вывесил «Правила поведения в кают-компании». Среди отдельных товарищей правила вызвали настоящий переполох – не потому, что в кают-компанию отныне следовало приходить в смокинге, а потому, что засорение родного языка преследовалось свирепыми, воистину драконовскими мерами: от одного до пяти ведер воды для камбуза – в зависимости от тяжести преступления. Завтрак прошел в необычной тишине. Вряд ли участники дипломатических переговоров подбирали выражения с такой тщательностью: вскользь брошенное слово могло слишком дорого обойтись. – Какая жалость, что Имярек уже улетел на материк, – сокрушались товарищи, – он один обеспечил бы камбуз водой на целый год вперед!

Кое-кто, впрочем, пострадал и в этот день: под овации друзей нарушитель вскакивал из-за стола, хватал ведра и с непрожеванным бифштексом во рту мчался в баню за водой.

Обязанности дежурного чрезвычайно обширны: от черной работы на камбузе и уборки помещения до ночного обхода лагеря. Только успевай! Но, пожалуй, наименьший энтузиазм вызвал у меня мешок картошки, которую надлежало очистить, вымыть и притащить в камбуз. Чего только не придумывают люди для заполнения своего досуга! Одни прогуливают собак, другие остервенело буравят во льду лунки ржавым коловоротом, третьи – это обычно физики, только что на глазах кинозрителя открывшие нечто совершенно гениальное, – изводят соседей жутким пиликаньем на скрипке. Но видел ли кто-нибудь из вас чудаков, которые для собственного удовольствия садились бы чистить картошку?

Пожалуйста, на льдине таких хоть отбавляй. Кают-компания – это постоянно действующий клуб станции; есть у человека незанятых полчаса – обязательно зайдет, людей посмотреть и себя показать. Поэтому вместе с дежурным всегда чистят картошку два-три приятеля, а иной раз желающих набирается столько, что дежурный позволяет себе кое-кому отказать.

– Что я – рыжий? – обижается желающий.

– Много вас таких, – ворчит дежурный. – а мешок один. Самим не хватает.

– Погоди, – грозится отвергнутый, – придешь послезавтра.

Мне помогали расправляться с мешком садист Яша Баранов и Володя Гвоздков, инженер-локаторщик. Мы сидели и беседовали о разных разностях, время от времени прерываясь для того, чтобы лишний раз обругать картошку. Она была прескверная, грязная и порубленная, вроде той из овощных ларьков, которой домашние хозяйки предпочитают более дорогую рыночную. «Фифти-фифти», как говорят англичане: половина картошки шла в очистки. Мне удалось выяснить, что угощает зимовщиков этим деликатесом магазин, находящийся в Ленинградском морском порту. Честь и хвала вашей предприимчивости, труженики торговли, сбывающие залежалый товар со стопроцентной гарантией полной безнаказанности! Пусть звуки фанфар, которые раздаются в честь перевыполнения плана реализации, заглушат слабые угрызения вашей совести!

– Картошка – бог с ней, – проговорил Володя. – Не хватит– каши наварим или макарон. А чем заменить вот этот хлам?

В тамбуре между камбузом и кают-компанией высится пирамида металлических коробок, проходя мимо которых трудно удержаться от тех самых слов, засоряющих родную речь. Будь благословен и ты, кинопрокат, отобравший для полярников из сотни тысяч картин, созданных человечеством, полтонны самой отпетой халтуры, когда-либо позорившей экран, кинопрокат, оградивший себя от критических снарядов мощнейшей броней, делающей абсолютно неуязвимой эту организацию. Я пишу свою филиппику с сознанием некоторой безнадежности: кинопрокат все равно от нее отмахнется, не поведя ухом. А вдруг все-таки «в Лете не потонет строфа, слагаемая мной»? А вдруг кто-нибудь, от кого многое зависит, прочтет эти строки, задумается и скажет: «А ведь в самом деле – безобразие получается, товарищи!»

Как и у всякого промышленного предприятия, у кино есть отходы, так сказать, стружка. Ее положено сдать в утиль, на переплавку. Попробуй всучи потребителю вместо угля шлак или вместо книги – обрезки бумаги. Немыслимая чушь! Но кинопрокат рассуждает по-иному. Он запросто может заставить вас проглотить закрашенный патокой кусок жмыха, причем сдерет за него деньги, как за свежий яблочный пирог.