Владимир Санин - У Земли на макушке

Может быть, это делается в силу жизненной необходимости? Отнюдь нет! Самое странное и необъяснимое заключается в том, что кинопрокату куда выгоднее продавать именно яблочный пирог.

Ежегодно на экранах страны появляется две-три сотни новых фильмов, из которых два-три десятка, вполне приличных. Так что, если собрать лучшие фильмы последних лет да еще забытые и полузабытые ленты, их наберется достаточно для выполнения финансовых планов. Быть может, и тогда зритель будет ворчать – уж так устроен этот странный человек, – но в его ворчании послышатся ласковые нотки: пусть подсохший, чуть подгоревший, но все-таки яблочный пирог, а не жмых, который в войну крошили молотками.

А вот что получается в жизни. Выползает из киностудии на костылях фильм-неликвид, во время демонстрации которого поседели члены просмотровой комиссии, и встает кошмарный вопрос: что с ним делать?

Проще всего было бы списать фильм в макулатуру намылить холку директору студии и даже – бог видит, что я человек с добрым сердцем, – лишить директора премии. Но на списание никто не пойдет – убыток! И фильм силой толкают в прокат, как двухгодовалому беззащитному ребенку ложку с опостылевшей манной кашей. При этом кинотоварищ рассуждает так: «Да, картина получилась полное барахло но ведь зритель об этом не знает! Значит полтинник выложит, а миллион полтинников – и картина окупится». Выйдя из зала, зритель, конечно, будет плеваться – но это уже его личное дело. Да, чуть не забыл, надо разыграть Петра Васильевича!.. Алло, Петя, это я! Обязательно посмотри «Верблюд на площади», yxx-x, здорово! Потом позвони. Привет!».

И потирает руки, довольный собой.

На второй день залы будут пустыми, но полдела сделано. Теперь можно копии фильма о верблюде разослать точкам, не имеющим возможности сопротивляться: судам дальнего плавания, отдаленным геологическим экспедициям и полярным станциям. Эта операция необходимо для массовости: если фильм просмотрит определенное число зрителей съемочный коллектив получит дополнительные премиальные в виде повышенной категории, а прокат избавиться от изнуряющих споров со студией. Да и думать не надо: вали барахло в кучу, сами разберутся!

Следовательно моряки, полярники, пограничники и многие другие зрители вынуждены потреблять несъедобную продукцию только потому, что съемочная группа хочет получить премию, а кинопрокат, наоборот, не хочет думать. Я полон безграничного уважения к высокополезной деятельности Министерства культуры и Комитета по делам кинематографии, но смею робко заметить, что прокату – как бы выразиться потактичнее? – они не уделяют должного внимания. Если уж записано, что кино есть искусство, то нечего относиться к нему словно к сбыту уцененных гардеробов на рынке; лубочная картинка, если даже наклеить на нее ярлык: «Рембрандт. Подлинник» – все равно остается лубочной картинкой. Имей я право давать министрам советы, я бы порекомендовал взять в кинопрокате список фильмов и списать в утиль всю заваль, которая превращает кино, «страну грез», в сомнительное коммерческое предприятие. Но я не член коллегии и не имею права советовать; лишь констатирую этими строками мнение моряков, рыбаков и полярников, с которыми беседовал на данную сверхтрепещущую тему. Это не фельетонное жонглирование фактами, а вопль о помощи. Куда вечером идти полярнику на полюсе? Любоваться торосами? Так он уже знает их наизусть, и к тому же пурга, мороз, медведи…

За разговорами о кино мешок с картошкой заметно худел. Володя Гвоздков весьма кстати напомнил, что дежурному по лагерю дано диктаторское право выбора кинокартины, и после ужина ребята с превеликим удовольствием в двадцатый раз следили за симпатичным преступником Деточкиным, угоняющим очередной автомобиль.

Вдруг явственно послышался толчок – мягкий, приглушенный, словно льдину снизу ударили обмотанным ватой молотом.

– Началось, – Баранов покачал головой. – Видели, как образуются трещины?

– Ни разу, – признался я.

– Толчки – это не обязательно трещины, – сказал Гвоздков. – Но все может быть. Еще многое увидите.

– По теории Данилыча, все самое интересное происходит до или после отъезда, – припомнил я. – Дач же медведя ни разу не видел…

– Лично я встречаться с этим парнем не желаю, – бодро сообщил Гвоздков. – На «СП-12» я однажды столкнулся с ним нос к носу. Вы, может быть, стали бы приставать к нему насчет интервью, и медведь бы вам объяснил, что очень хочет кушать. Я же человек не любознательный – бегом домой, а он за мной, да такими прыжками, что меня в сорокаградусный мороз ударило в жар. Еле успел схватить карабин, как медведь просунул в дверь свою дикую морду. Хотите – верьте, хотите – проверьте, но со страху я в него попал…