Владимир Санин - У Земли на макушке

– На Диксоне, – заулыбался Яша Баранов, – вышли ребята осенью поохотиться с лодки на птицу. Смотрят– и не верят глазам: навстречу плывет медведь! Д у них ружья с дробью! Изо всех сил легли на весла– медведь за ними. Выскочили на берег, бегут в дом – медведь за ними. Постоял в коридоре, принюхался и пошел на кухню. Повар – в обморок, а медведь взял банку сгущенки, выпил и улегся на пол отдыхать. Потом прибежали моряки: «Не видели нашего Мишку? С корабля сбежал! Ручной он, не бойтесь».

В кают-компанию, отряхиваясь от снега, вошел Булатов. Под глазами у него темнели круги: всю ночь вместе с Пановым он обходил лагерь.

– Холодно, – губы начальника раздвинулись в замерзшей улыбке. – Можно погреться?

Я принес ему с камбуза большую чашку горячего кофе.

– Будем перетаскивать домики, – сказал Булатов. – Толчки слышали? Оставаться на месте опасно. Домики потеряли мобильность, слишком глубоко зарылись в снег. Так что ваших помощников я забираю. Аврал, ничего не поделаешь.

Весь день я носил воду, резал хлеб, вертел мясорубку, мыл посуду, подметал кают-компанию – одним словом, дежурил, не подозревая о том, какой, тревожной окажется вторая половина моего дежурства.

«Льдина раскололась в полночь» – броское, в стиле модерн название для кинофильма. Интригует и приковывает, хотя ничего не отражает: вторая половина апреля – это полярный день, когда полночь от полудня можно отличить лишь по расписанию работы камбуза. Кипит на плите бульон – значит полдень; рыщут по камбузу ребята в поисках сосисок – типичная полночь. Трудно было предъявлять льдине претензии; она вела себя корректно, предупредив несколькими толчками о своих намерениях – «иду на вы». Так что беда не оказалась неожиданной, хотя не перестала от этого быть бедой.

Когда корабль тонет, первая мысль – о шлюпках; расколовшейся льдине – о взлетно-посадочной полосе; если полоса разрушена, ее нужно восстановить во что бы то ни стало. Полоса в аварийной обстановке – часто единственное окно, через которое можно выйти из горящего дома. Из дальнейшего повествования вы увидите что это не громкие слова.

Чувство огромного облегчения – полоса осталась невредимой. Теперь можно спокойно оглянуться и оценить обстановку.

Первая трещина полуметровой ширины прошла за домиком аэрологов, вторая, пятиметровая, – недалеко от радиорубки. Площадь нашей льдины сразу уменьшилась вдвое, но все сошлись на том, что непосредственной угрозы самому лагерю пока нет. «Пока» – очень ненадежное слово на дрейфующей льдине…

Вместе с Анатолием Васильевым я отправился осматривать трещины. Первая уже заторосилась длинной и безобидной на вид ледяной грядой полуметровой высоты – похожей на ту, которую сгребают своими щетками на городских улицах уборочные машины.

Зато вторая трещина впечатляла. Было странно и дико видеть среди вечных льдов километровой длины разводье, напоминающее талый ручей весеннего Подмосковья. Края разводья уже начали зарастать тонким ледком; через несколько дней ледок покроется слоем снега, и тогда – берегись, прохожий! Упаси тебя бог ступить на этот ничем не приметный снежок: окажешься в ловушке, по сравнению с которой волчья яма – это цветочная клумба.

Я не отказал себе в удовольствии сфотографироваться у трещины, и эта карточка – жемчужина моей коллекции. Широкая, отливающая свинцом трещина дышит холодной уверенностью и сознанием своей силы, но, присмотревшись, вы поймете, что и я выгляжу достаточно внушительно. Непредвзятый зритель скажет, что я даже выигрываю в сравнении с трещиной, поскольку она безоружна, а на мне висит обязательный для дежурного карабин. «Корреспондент и стихия» – так бы я назвал эту полную внутреннего драматизма сцену. Или еще точнее – «Корреспондент побеждает стихию»: как-никак трещина лежит у моих ног, а не наоборот. Карточка производит сильное и долго не проходящее впечатление. Ее значение я вижу в том, что она укрепляет уверенность в окончательной победе человека над природой.

Эти мысли пришли ко мне потом. А тогда я отнесся к трещине с почтительностью, которую она вполне заслуживала. Тем более что перспектива, обрисованная Анатолием, показалась мне совсем не забавной.

– Бывает так, – гудел Анатолий своим баритоном, – идешь осматривать разводье – и вдруг слышишь за собой треск. Оборачиваешься – новая трещина, и ты отрезан от лагеря.

Но ведь одному выходить из лагеря запрещено, – напомнил я.