Элиф Батуман - Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

Я однажды кратко видела Ширин, она работала в университетской психологической лаборатории. Это действительно очень худощавая женщина, молодо выглядит, носит короткую стрижку и джинсы, и вид у нее такой, словно она еле сдерживает неконтролируемый смех.

– О Боже! – обратилась Мунаввар к небесам. – Прости меня за то, что я недооценивала Ширин! Я буду лучше стараться, чтобы помочь тебе очистить мое сердце и увидеть Мекку.

Но Ширин сказала:

– Сестрица, я знаю, ты тоже сможешь ее увидеть. Вон, гляди! – Тут и впрямь Мунаввар увидела два минарета! Это был один из самых счастливых моментов ее жизни. Она нарисовала у меня книжке эти минареты и написала название того места, где стоит фонтанчик: Чорчинор.

Мунаввар очень хотела свозить меня к Чорчинору.

– Мне интересно, увидишь ли ты Мекку, – сказала она, слегка улыбнувшись. – Думаю, увидишь.

– Хм, я надеюсь, – ответила я, думая про себя, какой вариант хуже: притвориться, будто я увидела Мекку, сознаться, что ничего не вижу… или в самом деле ее увидеть. Я испытала огромное облегчение, узнав, что нужный автобусный маршрут закрыт на лето из-за ремонта.

Когда я в тот день вернулась домой, Люда ждала меня у ворот.

– Эмма, пообедать еще успеешь, а сейчас придется вернуться в университет. Это очень важно. По поводу твоего счета. Дилшод тебя отвезет.

– Моего счета? – Я точно знала, что Американский совет преподавателей русского языка обналичил чек на семь тысяч долларов, который покрывал мой похоронный мешок. – Разберусь с этим завтра, – сказала я. Но Дилшод уже открыл дверцу своего свежевымытого «опеля», а Люда вопила: «Эмма, Эмма, лезь в машину!»

Я села в машину. Дилшод отвез меня в университет, где соцработник Шохсанам – та самая, которая запретила мне уходить из Людиного дома по вечерам, – объявила, что я переплатила. Деньги уже распределены всем, кому они причитались, и осталось сто долларов лишних.

– Это большие деньги, твои деньги, – сказала она. – Ты можешь решить, что с ними делать. Их можно отдать проректору Махмудову в знак благодарности за использование университетских помещений, или Люде, которая все это время была хозяйкой…

Проректор Махмудов уже получил свою тысячу долларов, и, по мнению Шохсанам, с него довольно. А вот Люда получила всего две тысячи за комнату и еду.

– Давай я отдам эти деньги ей, – предложила Шохсанам.

– А Анвар и Мунаввар? – спросила я.

– Им уже заплатили. Они получили сто пятьдесят долларов.

Я уставилась на нее.

– Вы имеете в виду тысячу пятьсот?

Шохсанам с сожалением улыбнулась.

– Тысячу пятьсот? За что? Ты не живешь в их доме. Встречаетесь вы на факультете у Махмудова.

Другими словами, за индивидуальные занятия со мной по десять часов в неделю в течение двух месяцев Анвар и Мунаввар получили по семьдесят пять долларов. Я попросила, чтобы эту сотню разделили между ними.

– Ты действительно не хочешь отдать эти деньги Люде? Она тебя чем-то обидела?

В итоге Шохсанам отвезла меня обратно к Люде в хетчбэке «дэу». Женщины какое-то время сидели в кухне. Я не слышала, о чем они говорят.

По вечерам мы с Эриком много смотрели телевизор: болливудское кино, русская эстрада, казахские военные эпики, узбекские музыкальные клипы. В одном из клипов перевозбужденный юноша пел балладу в автомобиле, почему-то стоявшем в кустах. Казалось бы, зачем он припарковался в кустах? Но потом показывают, как певец лежит на земле, носом идет кровь, вокруг мигают машины «скорой помощи», и ты понимаешь замысел: он врезался в дерево и погиб.

Продолжался чемпионат мира по футболу – поразительно, ведь мы видели его по телевизору еще в Калифорнии и во Франкфурте. Вопреки всем ожиданиям, турецкая сборная дошла до полуфинала. Матч с Бразилией шел на узбекском национальном канале в виде дублированной русской передачи. Я была обескуражена и даже обижена, что все узбеки болеют за Бразилию. «Покажите мне ту бразильскую девушку, которая приехала сюда изучать вашу национальную литературу», – помнится, подумала я.

Когда бразильские футболисты со счетом 1:0 разгромили команду земли моих предков и люди на улицах Самарканда принялись во все горло орать «Роналдо! Роналдино!», я увидела глубокий изъян в моем восприятии мирового человеческого знания. Раньше мне казалось, что знание – это сеть связей, которые тем или иным образом обеспечивают сохранность памяти о том, что они связывают. Но, разумеется, памятью обладают только люди; у слов и идей памяти нет. Да, узбекский язык связан как с турецким, так и с русским – либо генетическими корнями, либо позднейшими контактами… но от этого он не становится согласующим их агентом. Когда занимаешься узбекским, то изучаешь не историю и не отдельные истории, а лишь комплект слов. В более широком смысле – ни география, ни иностранный язык, ни любая иная исходная данность не могут примирить то, кто ты есть, с тем, что ты есть, или то, откуда ты родом, с тем, что ты любишь.