Элиф Батуман - Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

Из Крафтова описания я хорошо представляла, как должен выглядеть ледяной дворец. Но реальное сооружение оказалось одновременно и крупнее, и мельче, чем я ожидала; что-то комическое было в факте его существования воочию, оно буднично стояло на площади – с пилястрами и балюстрадами на фасаде. Компактное, барочное, прозрачное, оно походило на призрак некого общественного здания.

Ледяной слон Крафта был воссоздан, но без трубача и горящей нефти. Вместо этого по встроенной в его спину лестнице с решительным видом карабкались детишки, они сидели примерно там же, где восседал персидский солдат, и скатывались вниз по хоботу, превращенному в детскую горку.

Конторка организаторов располагалась в стоящем сзади трейлере. На стенке висели фотокопии Крафтовых гравюр. Обогреватель сломался, и все сидели в толстых пальто. Один из директоров по имени Валерий Громов провел для меня экскурсию по дворцу. Горжусь, что не забыла спросить, кто сделал дверные ручки. Он уставился на меня: «Какие дверные ручки?»

Все внутренние стены и предметы мебели в первой комнате были прозрачными или – в тех местах, которые подтаяли и заново замерзли, – молочно-голубыми. Исключение составляли три игральные карты, вмороженные в лед вместе с городским телефонным справочником (издатель был в числе спонсоров). Обстановка второй комнаты, как объяснил Громов, – это «импровизация на свадебные темы», поскольку Крафт рисунками не обеспечил. На окне стоял амур – возможно, аллюзия на парад 1740 года, где фигурировал паж, одетый «рыдающим купидоном» и оплакивающий внешнюю неприглядность новобрачных. Скульптура, которая оказалась мраморным ангелом эпохи Возрождения, была вылеплена из снега, как и две певчие птицы размером с альбатросов, сидящие на двух сердцах. В углу высился огромный свадебный торт, а на него со своего трона бесстрастно взирала поблескивающая, словно голограмма, голубоватая фигура Анны Иоанновны в натуральную величину.

В третьей комнате располагалось то самое злополучное ложе с балдахином, похожим на замерзший водопад. Пара ледяных домашних туфель стояла на ледяной напольной подушечке. Я присела на кровать. Как и ожидалось, она была твердой и холодной. «Каков алтарь Гименею? – риторически вопрошал Лажечников о ее прототипе. – На что ни садятся, к чему ни прикасаются, все лед».

Громов сказал, что Лажечникова он оценивает весьма критически. «Его книга – это искусство, а мы работаем с историей. Все происходило на самом деле. Только не с карликами, а с обычными людьми». Это он намекал на расхожее заблуждение, будто Квасник и Буженинова были карликами: ледовый дворец вошел в историю как кукольный дом для одушевленных игрушек амазонки Анны.

Из опочивальни мы прошли в баню. По полу, хватаясь за стены, скользили двое подростков. «Пол почему-то стал скользким», – заметил Громов. Одному из подростков тем временем удалось зацепиться за косяк и выбраться.

Позднее в соседнем кафе мы встретили громовскую партнершу Светлану Михееву в кардигане с розовым меховым воротником, и она тут же заказала две рюмки коньяка. Мы выпили с ней за Международный женский день. Громов пил только ярко-красный мультивитаминный чай, которого Михеева купила два огромных чайника. В ходе масштабного обеда, заказанного опять же Михеевой, они рассказали, что мечтают восстановить статус Петербурга как «родины ледовой скульптуры».

У Громова, бывшего специалиста по армейскому административному обеспечению, и Михеевой, бывшего врача и медицинского менеджера, эта мечта зародилась в 1999 году во время учебного семинара в Токио – они там застряли в сломанном лифте вместе с председателем Ассоциации скульпторов России по снежным, ледовым и песчаным композициям. Когда я спросила Михееву о движущих мотивах перехода из медицины в ледовую скульптуру, она ответила, что прыжок не так уж и велик:

– Лед – это природный материал, он естественным образом связан со здоровьем человека. Как и песок. – Она рассказала о новых перспективах использования криосаун и о китайской песочной терапии. – Тело полностью покрывают песком – тут и тепло, и массаж, и магнитное поле. Мы ведь много работаем и с песком. Зимой – лед, а летом – песок. – В прошлом июне два главных скульптора Ледяного дома построили в Комарове шестиметрового песчаного Гулливера.

На мой вопрос, можно ли переночевать в Ледяном доме, они ответили, что на свадебный пакет спроса не было, его пришлось отменить, и поэтому дворец не стали оборудовать для ночлега.