Возможно, это отсутствие уверенности в себе сыграло свою роль в той злобе, какую многие немцы проявляли к побежденным, – наряду с желанием реванша за 1918 год, воспоминанием об оккупации Рейнской области и Рура, типичным для любой войны падением нравов и особенно брутальным стилем «мужского нацистского порядка».
Немецкое владычество в оккупированных странах осуществлялось не так, как планировалось заранее, поскольку экспансия рейха пошла по другому пути, однако оккупационная администрация все же придерживалась определенной схемы. Гитлер считал, что до окончания войны не следует ни предоставлять покоренным народам свободу, ни принимать решений относительно их судьбы.
В состав администрации входили как военные, большей частью настроенные аполитично, так и штатские лица. Последние обычно подчинялись доверенным людям фюрера, гауляйтерам или комиссарам рейха, в свою очередь подотчетным лично ему и получавшим от него приказы. Военным он не слишком доверял, упрекая их в излишней бюрократичности и отсутствии политического чутья; их делом было не управлять, а воевать. Тем не менее приходилось держать их на всех территориях, относившихся к категории театра военных действий, судьба которых еще не была решена или не представляла для рейха устойчивого интереса. Часть этих территорий была аннексирована и включена в уже существующие области (гау) – например Данциг – Западная Пруссия или Вартегау. Эльзас и Лотарингия фактически повторили их судьбу, хотя это была «скрытая аннексия», и Гитлер тщательно следил, чтобы она не нашла отражения ни в каких официальных документах.
Вслед за вторжением вермахта начиналось вторжение прочих служб. Вскоре на местах начинал складываться целый букет властных структур, подчиненных центральной администрации рейха, департаменту Четырехлетнего плана, СС или полиции; административный беспорядок в оккупированных странах ничем не уступал бюрократическому хаосу, царившему в самом рейхе. Во Франции подобное «многовластие» обернулось существованием двух полюсов.
Военная администрация устроила свою штаб-квартиру в парижском отеле «Мажестик». Она распоряжалась в оккупированной зоне и на англо-нормандских островах Ла-Манша, однако не имела никакой власти в неоккупированной зоне, северных департаментах, Па-де-Кале, Эльзасе и Лотарингии. Помимо военного коменданта (с октября 1940 года эту должность занимал Отто фон Штюльпнагель, с середины 1942 года его сменил его родственник Генрих фон Штюльпнагель) назначался шеф военной администрации, имевшей своих представителей на уровне департаментов, кантонов и коммун. Этим представителям вменялось в обязанность работать с французскими властями.
Второй полюс немецкой администрации формировался вокруг представителя министерства иностранных дел, имевшего резиденцию в посольстве на улице Лилль. Это был Отто Абец – человек, близкий к Риббентропу. Он получил ранг посла, хотя не был аккредитован при правительстве Виши, поскольку война еще не закончилась. Его полномочия не были четко определены. Он входил в военную администрацию как ответственный по политическим вопросам обеих зон и получал указания из министерства иностранных дел, на деле – лично от Риббентропа.
Помимо двух этих организаций, работала Висбаденская комиссия по перемирию. Северный департамент и департамент Па-де-Кале подчинялись военному коменданту Брюсселя – в перспективе планировалось создать здесь отдельную область – гау Фландрия.
В целом политика Германии по отношению к Франции диктовалась двумя стратегическими целями. Во-первых, использовать ее для ведения войны, как в смысле политического сотрудничества, охраны африканских владений, оппозиции к де Голлю (Геббельс называл его «чудо-генералом»), так и в смысле извлечения материальной выгоды. Во-вторых, надо было найти ей подходящее место в новой послевоенной Европе. Поскольку средиземноморская и периферическая стратегии Франции выглядели все менее надежными, ее роль постепенно скатилась от младшего партнера до простого поставщика.
По возвращении из поездки в Энде и Монтуар, Гитлер узнал, что Муссолини решил захватить Грецию, напав на нее из аннексированной годом раньше Албании. Он рассчитывал добиться здесь успеха, который до сих пор ускользал от него в «параллельной» войне против Англии в Африке. В конце августа дуче уже обсуждал этот вопрос с Гитлером, но тот попросил дождаться разгрома Великобритании. Однако Муссолини не желал ждать; 10 октября он назначил дату вторжения на 28-е. Гитлеру он сообщил о своем решении 19-го в письме, которое тот получил только 25-го в Ивуаре, к югу от Намюра. Надеясь, что он еще может повлиять на дуче и предоставить ему помощь для быстрого захвата Крита – что, по его мнению, было необходимо для контроля над Восточным Средиземноморьем, – Гитлер предложил срочно провести еще одну встречу. 28-го он прибыл в Булонь; в этот же день Италия начала операцию на Крите. Поэтому фюрер ограничился тем, что сообщил дуче во Флоренцию о последних проведенных им переговорах и поделился своим видением общей ситуации; он также затронул вопрос об СССР, на включение которого в трехсторонний пакт соглашался только при условии особой формулировки, исключавшей союзнические отношения; напротив, Румыния, Венгрия и Словакия должны были присоединиться к пакту в ближайшее время.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу