Марлис Штайнер - Гитлер

Согласно многим свидетельствам, Гитлер пребывал в полной растерянности. Все его расчеты провалились, интуиция его подвела. Однако он быстро пришел в себя, убедившись, что ни Англия, ни Франция не готовы выступить с оружием в руках – в этом он был совершенно прав. Следовательно, ему требовалось раздавить Польшу как можно быстрее. Дальше будет видно. Как Гитлер часто повторял Герингу, он всю жизнь играл в рулетку. Геринг обвинял во всем Риббентропа, который развязал войну, основываясь на ошибочных суждениях.

Говоря о факторах, подтолкнувших Гитлера напасть на Польшу, следует принять в расчет два момента. Первый – его возраст и сознание возложенной на него миссии. Начиная с 1937 года он все чаще задумывался о том, что ему остается не так много времени для осуществления предначертанного судьбой: в апреле ему исполнилось пятьдесят лет. Кроме того, западные демократии ускоренными темпами перевооружались. Наконец, экономика рейха, доведенная до плачевного состояния, больше не могла обеспечивать страну всем необходимым – значит, его надо было отобрать силой у других. Не для того он финансово и экономически обобрал Германию, чтобы не воспользоваться созданным им инструментом завоевания жизненного пространства. Пора было опробовать его на деле. В сентябре 1938 года ему помешали, но теперь он начнет операцию, которой не было в его провидческих планах, но которая сыграет роль заменителя великого экономического пространства. Польша не пожелала присоединиться к нему, значит она станет добычей сторонников националистического движения НСДАП «Кровь и почва» – армии гиммлеров, дарре и розенбергов.

Помимо этих «рациональных» соображений в душе Гитлера существовала еще и тяга к войне, которую он считал мерой всех вещей и важнейшим испытанием в жизни мужчины.

Было бы ошибкой вслед за многими историками считать, что к развязыванию войны Гитлера подтолкнул «кризис системы». Экономику вполне можно было спасти средствами, предложенными Шахтом, например уменьшив расходы и увеличив экспорт, либо заключив соглашение с Англией. Сами немцы, за исключением определенного слоя элиты и особенно твердолобых партийцев, предпочли бы вернуть свои утраченные восточные территории мирными методами. Весь трюк с «великодушно предложенными 16 пунктами» – в последнюю минуту! – был не более чем комедией, предназначенной для немецкого народа (позже Гитлер откровенно признавался в этом), дабы снять с себя ответственность за развязывание войны.

Период 1933–1939 годов проходил под знаком стремления части немецких руководителей осуществить перевооружение страны и создать сильную армию. Имело место горячее желание не просто добиться отмены версальских соглашений, но и превратить Германию в мировую державу – эта традиция уходила корнями в эпоху Вильгельма. В этом Гитлер сходился с большинством немцев, как из высших слоев общества, так и из простого народа. Однако с 1936 года начали проявляться сомнения в правильности методов, сроков и стиля гитлеровской политики, особенно усилившиеся в 1938 году. В 1939 году почти никто не хотел большой войны. Но вот что касается войны маленькой, особенно если она окажется победоносной, – тут мнения расходились.

В любом случае, даже если «они этого не хотели», как заметил Вейцзекер в разговоре с французским послом Кулондром, что они могли сделать? Анализ внешней политики Гитлера показывает, что после короткого периода сдержанности именно он принимал важные решения, опираясь на советников и исполнителей.

Ни Браухич, ни Геринг, ни Гальдер не одобряли вторжения в Польшу. Почему же они не помешали «развязыванию» войны (этот термин получил самое широкое распространение)? Тому можно привести три основные причины. Во-первых, после Мюнхена никакого серьезного заговора против Гитлера не планировалось. Во-вторых, попытки противников режима получить поддержку в Англии ни к чему не привели, так как Чемберлен предпочитал иметь дело с лицами, наделенными реальными полномочиями, а не с персонами второго и третьего разрядов, тем более что те представляли в его глазах прусский милитаризм, считавшийся главным виновником Первой мировой войны. В-третьих, представители высшего командования всех трех родов войск не могли открыто говорить друг с другом (в том числе в присутствии Геринга) и высказывать свои сомнения в правильности избранного фюрером курса. Кроме того, нервная атмосфера последних дней августа и не давала им такой возможности. Вокруг фюрера постоянно крутились партийные бонзы: коричневая форма господствовала повсюду. Единственным, кто еще мог что-то предпринять, оставался Геринг. Он действительно пытался спасти мир, но не решался открыто спорить с Гитлером, боясь обвинений в трусости или, что еще хуже, в измене. Остановить фюрера, одержимого идеей войны, могло только покушение, но в его окружении никто не был к нему готов. В глазах простого народа это сделало бы его мучеником, а его противников – предателями, и, даже если бы покушение удалось, его инициаторы не смогли бы сформировать новое правительство. Поэтому война была неизбежна.