Марлис Штайнер - Гитлер

Вскоре после этого из Москвы позвонил Риббентроп. Сталин требовал, чтобы литовские порты Либау и Виндау были включены в сферу его влияния. Гитлер, взглянув в атлас, дал свое согласие. Вечером 23 августа, после ужина, взорам Гитлера и его гостей предстало необычное зрелище: небо неожиданно окрасилось сначала в бирюзовый, затем в фиолетовый и, наконец, в ярко-красный цвет. Это было северное сияние – явление, крайне редкое для тех широт. Фон Белов высказался в том смысле, что это знак грядущей кровавой войны. Если она и будет кровавой, парировал фюрер, пусть начнется скорее – чем дольше тянуть, тем больше прольется крови…

В два часа ночи Риббентроп передал по телефону: пакт о ненападении с Советским Союзом подписан. «Это произведет эффект разорвавшейся бомбы», – прокомментировал Гитлер. Он не ошибся. Формально этот текст служил продолжением договора о нейтралитете от 1926 года. Он содержал семь статей и один секретный протокол. В преамбуле говорилось, что правительства обеих стран руководствуются желанием укрепления мира между Германией и Советским Союзом. Они обязались воздерживаться от любых насильственных действий и от любой агрессии как по одиночке, так и совместно с другими державами, а также не оказывать содействия третьей стороне в случае, если одна из них станет объектом нападения. Заявляли о своей готовности поддерживать тесные связи, проводить совместные консультации и обмениваться информацией. Отказывались от участия в альянсах, прямо или косвенно направленных против второй стороны. Споры и разногласия должны решаться полюбовным соглашением или с привлечением арбитражной комиссии. Срок действия пакта устанавливался на 10 лет; с молчаливого согласия сторон он продлевался еще на пять лет, если за год до истечения срока действия одна из сторон его не денонсирует. Пакт вступал в действие с момента подписания.

Секретным протоколом предусматривалось, что в случае территориальных и политических перемен в Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве северная граница Литвы будет служить одновременно границей зон влияния Германии и СССР (при этом обе стороны признавали интересы Литвы в области Вильны – сегодняшнего Вильнюса). В случае территориальных или политических перемен в Польше граница между зонами влияния Германии и СССР должна будет проходить по руслу рек Писса, Нарва, Висла и Сан. Поддержание независимости польского государства и его границы могут быть определены только в свете будущего политического развития. Этот вопрос должен будет решаться двумя договаривающимися сторонами. В том, что касается Юго-Восточной Европы, то если советская сторона проявит интерес к румынской Бессарабии, то с немецкой стороны возражений не поступит.

Гитлер надеялся с помощью этого договора отвратить западные страны от мысли помогать Польше. Правда, ему пришлось на время отказаться от заключения альянса с Японией – когда новость добралась до Токио, в стране начался тяжелый кризис, а премьер-министр Хиранума был вынужден уйти в отставку. Уже на следующий день фюрер убедился, что западные державы реагируют на пакт совсем не так, как он предполагал. Чемберлен подтвердил перед палатой общин, что намерен выполнить обязательства, взятые перед Польшей. С каждым днем становилось яснее, что локальной войной дело не ограничится. Это сделалось очевидным 25 августа, когда в Берлине узнали о том, что Англия и Польша заключили между собой альянс.

Но это было еще не все. Ближе к вечеру итальянский посол Аттолико вручил Гитлеру письмо Муссолини, в котором сообщалось, что Италия не готова к войне. Новость не удивила бы Гитлера, если бы он внимательнее прислушивался к тому, о чем говорил ему Чано. Но фюрер был настолько твердо убежден в том, что германо-советский пакт одновременно заставит отступить англичан и приведет к нему Муссолини, что пропускал мимо ушей любую информацию, не укладывавшуюся в заранее составленную им схему. На какой-то миг Гитлер почувствовал растерянность: еще утром он отдал приказ о введении в действие «Белого плана». Теперь, как и в ходе судетского кризиса, следовало дать делу задний ход, однако этого не произошло. Мобилизационные меры продолжали вестись полным ходом. Занимался ими, как и в прошлый раз, фон Браухич. Генерал-квартирмейстер вермахта Эдуард Вагнер отметил: «Полный хаос – и в решениях, и в командовании».

Готов ли был Гитлер к новому Мюнхену? Вряд ли. В тот же день он предложил Хендерсону заняться «общим урегулированием» проблемы, но речь шла только о периоде после ликвидации «македонских последствий» на восточной границе Германии. Он даже высказал готовность предоставить Британской империи гарантии ограничения вооружений, а в случае необходимости и помощь, а также дал обещание придерживаться «разумных колониальных притязаний». Он повторял те же предложения, что прежде были выдвинуты Великобританией с целью поддержания мира, однако руководствуясь совсем другими, воинственными, побуждениями, и ход мобилизации это доказывает. В течение следующих дней фюрер продолжал вести ту же игру. 26 августа Аттолико выдвинул ряд крайне высоких требований, касающихся поставок, подчеркнув, что они должны быть удовлетворены до начала военных действий. Гитлер, который заранее был предупрежден об этом шаге благодаря телефонной прослушке, сделал вид, что согласен выполнить эти требования, хотя прекрасно знал, что это невозможно. Из затруднительного положения его спас генерал Мильх, убедивший фюрера, что для успеха «Белого плана» гораздо полезнее будет доброжелательный нейтралитет Италии. Тогда фюрер попросил дуче просто немного «помахать саблей», удерживая тем самым часть вражеских сил на западе.