Фридрих Ницше - Утренняя заря

Действие похвалы. Одни от большой похвалы становятся стыдливы, другие – наглы.

Скрытные. Неужели вы не видели еще тех людей, которые сдерживают и стесняют даже свое восторженное сердце и охотнее становятся немыми, чем теряют стыдливость меры? И неужели вы не находили еще тех неудобных и вместе с тем благонравных, которые не хотят быть познанными, которые избегают своих следов на песке и которые бывают лжецами перед другими и перед самими собой, чтобы остаться непонятыми.

Более редкая воздержанность. Признаком гуманности часто служит то, чтобы не судить другого и отказаться думать о нем.

Что дает блеск человеку и нарядам. Многие не совершают чисто индивидуальных действий потому, что прежде чем совершить их, они обдумывают и соображают, что их, может быть, не поймут. Чем выше время, чем больше народ уважает индивидуума, чем больше прав и преимуществ дают ему, тем смелее такие действия будут появляться на свет, и распространится, наконец, сияние честности, понимания добра и зла над всеми временами и над всеми народами, так что они, подобно грекам, даже и после падения своего, будут сиять в течение тысячелетия, как многие звезды.

Круг мыслителя. У многих ход их мысли в общем строг и неумолимо последователен, иногда даже суров, но в частности они бывают кротки и податливы; они десять раз обернутся вокруг вещи с благодетельной медлительностью, но, в конце концов, идут дальше своей строгой дорогой. Это – ручьи с многочисленными извивами и с отделившимися ручейками; в их течении есть места, где ручей сам с собой играет, устраивая себе маленькую идиллию с островами, деревьями, гротами, водопадами, и затем течет дальше по скалам, по жесткому каменистому руслу.

Искусство чувствовать иначе. С тех пор как люди стали жить обществом, уничтожающие и уничтожаемые, с глубокими плодотворными мыслями, от искусства или вообще ничего не требуется, или требуется совершенно иное, чем прежде, т. е. изменяется вкус. Именно прежде хотели погрузиться на минуту в тот элемент, в котором теперь уже давно живут; тогда грезили восторгом обладания – и теперь обладают. Но время от времени бросать что имеешь и воображать себя бедным, как ребенок, нищий или идиот, – при случае может воспламенять нас и теперь.

Любовь делает равными. Кому посвящает себя любовь, того она хочет избавить от всякого чувства отчуждения , следовательно, она притворяется, уподобляется, обманывает, играет в равенство, которого в действительности нет. И это происходит так инстинктивно, что любящие женщины отрицают здесь факт притворства и постоянного самого нежного обмана и смело утверждают, что любовь делает равными (т. е. она делает чудо!). Этот процесс прост, если одно лицо позволяет любить себя и не находит нужным притворяться, вернее предоставляет это другому – любящему. Но зато как запутано и непонятно бывает зрелище, когда обоими овладевает полная страсть друг к другу и, следовательно, каждый хочет поставить себя вровень с другим и сделать себя равным только ему; и ни один из них уже не знает, чему он должен подражать, к чему приспособляться, что он должен брать и что дать.

Прекрасное безумие этой игры слишком хорошо для этого света и слишком тонко для человеческого глаза.

Мы зачинщики !Что понимает и видит актер, когда смотрит, как играет другой? Он знает, когда мускул не оказывает услуги при жесте; он отделяет те маленькие, деланные вещи, которые порознь и хладнокровно разучиваются перед зеркалом и не хотят срастись воедино; он чувствует, когда актер увлекается на сцене своей фантазией… Насколько иначе смотрит художник на двигающегося перед ним человека! Он многое прибавляет здесь своим воображением, чтобы дополнить настоящее и довести его до полного совершенства; он представляет в своем уме несколько освещений одного и того же предмета, он анализирует то впечатление, какое может произвести та или другая постановка… О, если бы нам иметь глаз этого актера или этого художника для царства человеческих душ!

Малые дозы. Если перемена должна, насколько возможно, идти в глубину, то средство надобно давать маленькими дозами, но не переставая, в течение долгого времени! Можно ли создать что-нибудь великое разом? Точно так же мы должны беречься менять поспешно и насильственно, с помощью новых оценок вещей, состояние морали. Нет, мы должны жить в нем еще долго-долго, до тех пор, пока, вероятно очень поздно, заметим, что новая оценка стала для нас преобладающей силой и что маленькие дозы ее, к которым мы с этих пор должны привыкать , заложили в нас новую природу.