Купила я керосину и домой пошла. Глядь, а недалеко от нашего дома, по другой стороне улицы, наш бывший квартирант в брезентовом плаще мне навстречу идет. Увидел меня, капюшон почти на глаза опустил и пошел дальше, словно меня не узнал. Екнуло у меня тогда сердце. Я быстрее домой бросилась. Но дома все в порядке оказалось, вскоре и старик пришел. Рассказала я ему, а он тогда сразу же и сказал, что Вовка наверняка на наш крест нацелился, и на всякий случай перепрятал его из дома в сарай.
— А вы у керосинщика не спрашивали, как был одет тот мужчина? — спросил Мочалов.
— Нет. Не подумала я тогда об этом.
Мочалов взглянул на хозяина:
— Ну, и что дальше?
Дед хмуро проговорил:
— Ну, а дальше, когда сегодня ворвались в дом эти супостаты, то сразу же и пытать начали, где крест.
— А вы что сказали?
— Сказал, что когда Красная Армия пришла, то на радостях сдали его государству.
— И они поверили вам?
— Да, мы же со стариком почуяли беду и условились между собой так говорить, — пояснила Михеевна и добавила: — Они же нас по разным комнатам враз растащили, а мы, получилось, в один голос сказали. Вот они поискали, поискали и, ничегошеньки не найдя, ушли.
— Ну а вашего бывшего квартиранта среди них не было?
— А кто его знает. На мордах маски напялены, поди разгляди.
Купрейчик спросил у хозяина:
— Михаил Михайлович, а вы среди этих троих, когда они разговаривали с вами и требовали отдать крест, голоса знакомого не слышали?
— В том-то и дело, мне послышалось, что тот, который старался говорить меньше других, был Вовка.
Мочалов оставил своих сотрудников продолжать делать осмотр места происшествия и допрашивать потерпевших, а сам вместе с Купрейчиком вышел во двор.
— Слушай, Леша, — предложил он, — давай поговорим с керосинщиком.
— Я тоже хотел тебе об этом сказать, пошли.
Они вышли на улицу и вскоре были у керосиновой лавки. Она размещалась в восстановленной кирпичной будке, которая, очевидно, до войны была небольшой подстанцией. Внутри было грязно, холодно и все пропитано запахом керосина.
В углу на самодельном табурете сидел старичок. Он подсчитывал выручку. Увидев входящих, сказал:
— Закрыто. Керосина уже нет.
Мочалов поздоровался и весело спросил:
— И для милиции ничего не осталось?
— А что милиция? Керосин не водка, незачем его ей оставлять.
Мочалов улыбнулся Купрейчику:
— Видишь, какой ядовитый хозяин? Даже на милицию злится.
— Да я не злюсь, керосина действительно у меня нет.
Он поднялся с табурета, и работники милиции увидели, что Пултас очень низенького роста, в огромных ватных штанах и валенках. Седые пучки волос смешно торчали в разные стороны.
Мочалов спросил старика:
— Не вспомните ли вы, как несколько дней назад сюда приходил мужчина и интересовался, кто из посторонних живет у Троцаков?
Старик сначала удивленно посмотрел на них, затем некоторое время молча соображал и только после этого ответил:
— Да, помню. Но я же об этом Михеевне говорил...
— Правильно, а она нам рассказала. Скажите, а раньше этого человека вы нигде не видели?
— Вы знаете, лицо мне его знакомо, а вот где я его видел — ума не приложу.
— А как он был одет?
— Вот это я помню. В плаще он был... брезентовом плаще, с капюшоном на спине.
Майор хотел напомнить Пултасу о квартиранте, но вовремя спохватился: «Не надо торопиться. Когда найдем Корунова, то, может быть, его придется старику на опознание предъявлять».
Вскоре он, шагая по мокрой от дождя и снега дороге, сказал Купрейчику:
— Ниточка есть. Так что давай, Леша, разматывай клубок дальше...
Вот уже четвертые сутки Славин мотается по таежным дорогам. Где на попутной машине, где на телеге, а где и просто пешком, он добирался от одного селения к другому, побывал в десятках организаций, но приблизиться к раскрытию преступления пока не смог.
Андрея Пудовкина он дождался на «пупе». Это был пожилой, низкого роста, круглолицый человек. Пудовкин сразу же вспомнил тот вечер, когда он видел в чайной Мартова. Кроме этого, он назвал еще пятерых водителей, которые тогда приезжали на «пуп».
Оперуполномоченный нашел их. Во время допросов расширился круг лиц, которые останавливались в тот вечер в чайной.
Сейчас лейтенант возвращался на «пуп», сегодня туда должны приехать трое нужных ему водителей. Буфетчица тетя Маша, увидев Славина, приветливо улыбнулась. Владимир знал, что ее зовут Елизавета Никитична. А тетей Машей звать ее стали после того, как ее так назвал один из остряков-водителей. И Елизавета Никитична смирилась: «Тетя Маша так тетя Маша, лишь бы план шел». И охотно отзывалась на свое новое имя.
Читать дальше