Яна Гецеу - Панк-рок для мёртвых

— Машка, убьешь ведь! Я от страха чуть не подох!

— Хорошо! — прошептала она снова, и резко впилась мне в губы. Поцелуй ее был мокрый и холодный, как и вся она, неестественный и неприятный. Я инстинктивно попытался оттолкнуть девку — не тут то было! Язык проник мне в рот и облизал нёбо, руки вцепились и держали так крепко, что я не мог и шевельнуться. Ощущение ловушки, из которой не стоит и вырываться… Правда, не стоит, и я обнял ее плотное, нежное, холодное тело. Оно совсем не дрожало — ни от холода, ни от возбуждения под моими мокрыми руками. Она жадно ласкала меня, но дыхания будто вовсе не было, оно не сбилось и не стало горячим — будто целуешь бескровную куклу. Или я чего–то недопонял?

— Маш? — отстранил я ее от себя.

— Что? — недовольно передернула плечами она, и опять потянулась ко мне. Я посмотрел поверх ее головы — они стояли все так же, и смотрели на нас.

— Маш, давай не здесь, а?

— А, ты про этих ? — сморщилась ведьма, отпуская из ледяных клещей объятий. — Ну, как хочешь! — и отступила на шаг.

— Эй, зажигай!! — крикнула она, и прыгнула в круг. Собрание сразу оживилось, все засновали в тумане, быстро разложили костер.

— А ты когда утонул, недавно? Я тебя еще не видела! — спросил за спиной чистый детский голосок. Маленькая девочка с набухшей от воды косой через плечо, как колосок, в мокрой рубашонке с полураспустившейся вышивкой по рваному вороту, совершенно синяя, глядела на меня прозрачными, запавшими глазами.

— Я? Еще живой, к сожалению! А ты когда? — я сел перед ней на корточки.

— А я… не знаю, вроде давно! — улыбнулась она голубыми губами. Мороз по коже!

— Ну, и как… у вас там ? — рискнул поинтересоваться. На это маленькая покойница только рассмеялась, похлопала меня по щеке противно–мокрой ладошкой, и убежала прочь, хихикая и подвывая. Проследив, как мелькают ее босые пяточки, не оставляя ни единого следа во влажной траве, я подумал: а ведь она, пожалуй, раза в три старше моей бабушки (будь она у меня), и раз в пять — меня!

А бледные фигуры нестройно, но весело, завыли–заныли–завопили что–то народное, раздолбайское, разухабисто выделялся среди них мужицкий бас. Я хотел подпеть, но песни этой не знал. Откуда–то явился Дамир в широкой рубахе, за ним — широкоплечий, здоровенный детина с бочонком на плече, так запросто, будто это пакет из–под молока. По знаку Дамира, нежить поставил свою интересную ношу в траву, чуть поодаль от всё расширяющегося круга света от костра. Осветило мужику рожу, и меня будто оттолкнуло — зеленоватая, вся в пятнах. Этот был уже совсем несвеж, и что только удерживает в нем жуткую силу? Жуткий запашок… Он встал, тупо уставясь на принесенное добро. А я вдруг почувствовал странную усталость, будто разом вынули позвонки через один, и был вынужден опуститься в сырую траву. Наблюдать, как вместе с костром разгорается веселье. Бледные, мокрые люди напевали, обнимались и болтали, носились туда–сюда и приплясывали. Это отдаленно смахивало на вылазку «на природу» большой компании. Если бы не привкус мистики, навязчивый и неотступный. А может, самой Смерти?

Обо мне тут же забыли. Я сидел в тени высокой травы, мокрый от росы. Пробирала мелкая дрожь. Хотелось выпить. В черепке быстро пустело. Запрокинув голову, посмотрел на звезды, такие низкие и острые, что кажется, протяни руку — соберешь их, и порежешься как о горсть стекла. Прямо над макушкой, едва не зацепив волос, прочертил густой воздух крупный нетопырь:

— Ш-шут!

Я вздрогнул от неожиданности, но сразу взял себя в руки: когда сидишь на сырой поляне у костра, в туче километров от родной Уфы, в ночь на Ивана Купалу в компании веселящихся мертвецов, отчего–то не гниющих — чему ж удивляться? Точно ведь — Ивана Купалы? Числа не вспомнить…

— Да?

— Что «да»? Я тебе выпить не предлагаю… пока! — уточнил кошмарик, еще раз прочертив темное пространство и уселся мне на плечо, неловко поцарапав. Говорить ничего не хотелось, и зверек видимо, это понял, сидел молча. Таращил круглые «вороньи ягодки» с уродливой вывороченной мордочки.

— Слышь, Шут, это… — начал он, хмыкнув: — Можно тя укусить? Один раз только, а? Больно уж охота.

Я повернул голову и с интересом уставился на него — смотрите, какое интересное предложение! Однако ж, мне по–хрену, хоть прям сейчас убей, раз смерти все равно нет — эти же пляшут, и ничего! Но заставить понервничать поганого мыша хотелось.

— Кровь, кровь, моя грязная кровь,

Напившись крови моей дохнет комар, — запел я тихо, куражась — надо продать себя дороже, чем я стою.