Люсьен Биар - Царь степей. Aspergillum Lуdiаnum (сборник)

Первым проснулся Матюрен. Он увидел, что солнце было уже близко к полудню и ветра почти вовсе не было. Как и в тот момент, когда им овладел сон, так и теперь он увидел индейца, сидевшего на корточках у костра, и другого, стоявшего, опираясь на пику около коней. Оба они имели вид окаменелых. Летающая Рыба по-прежнему лежал на пригорке и смотрел на море. Осторожно поднявшись и став на ноги, Матюрен, слегка покачиваясь, точно на палубе судна во время качки, направился к костру. Когда он подошел к нему, индеец встал и почтительно поклонился, прижав к груди правую руку. Поклонившись в свою очередь, матрос сказал по-испански индейцу:

– Не в службу, а в дружбу, братец мой, так как я привык подчиняться уставу, я желал бы узнать, что нам дозволено и не дозволено в нашем теперешнем положении.

Индеец отвечал на это несколькими словами на языке мицтеков, затем, снова поклонившись, уселся в прежнем положении.

– Он, очевидно, очень вежлив, – заметил Матюрен. – Однако ясно и то, что он меня или не понял, или понять не желает. Не смешно ли, что человек, это настолько разумное животное, что смогло изобрести трубку, из всех других животных не обладает общим естественным языком? Вот, например, я и этот славный парень; несмотря на то, что мы оба снабжены ушами и языком, мы стоим друг против друга как два глухонемых! Какое нелепое положение!

После таких философских рассуждений, слегка переваливаясь медленной походкой, матрос направился к краю пригорка, на котором лежал Летающая Рыба. Индеец при виде его встал и почтительно поклонился.

«Изумительно они вежливы, а между тем – дикари», – подумал Матюрен и вслед за тем повторил тот же самый вопрос, обращенный к индейцу, сидевшему у очага.

– Ты можешь идти, куда тебе угодно; ты совершенно свободен, – отвечал предводитель.

Матюрен с очевидным наслаждением расправил свои руки и ноги и, отчеканивая каждое слово, так как опасался ослышаться или неверно понять, осторожно поинтересовался:

– Следовательно, я могу пойти к берегу моря и в лес?

– Всюду, куда пожелаешь.

– Если этот обычай знаком в твоей стране, предводитель, то я с наслаждением пожал бы твою руку и, так как по всему заметно, что нам придется много месяцев прожить вместе, позволь мне назваться по имени – Матюрен!

– А меня – Летающая Рыба! – отвечал индеец.

Лицо Матюрена засияло, и в ответ он сказал:

– Вот это поистине хорошенькое имя. Это напоминает море! Да уже не моряк ли ты?

– Среди моего племени никто лучше меня не умеет управлять лодкой и плавать! – с горделивым видом ответил индеец.

Только что Матюрен, пришедший в отличное расположение духа, не справляясь о том, было ли или нет это в обычаях индейцев, намеревался крепко пожать руку индейца, как вдруг черты лица его омрачились, и он, полный печали, всматривался в берег моря. У самой скалы он заметил четыре трупа, в порядке расположенных один около другого на песке. Старый матрос поспешно направился к берегу, сопровождаемый Летающей Рыбой. Когда он проходил мимо индейцев, все они почтительно ему кланялись, но пленник не обращал на это никакого внимания, так как, беспокоясь и страшась, спешил к лежащим на берегу трупам. Подойдя к ним, они, облегченно вздохнув, воскликнул:

– Слава богу! Пьера и Жана здесь нет! Весьма возможно, что они еще живы!

Матрос стал на колени и прочел молитву. За ним с любопытным взором следили все мицтеки. Окончив молитву, Матюрен взял большую широкую раковину и усердно выкапывал ею яму в песке. Летающая Рыба объяснил индейцам цель работы матроса, и все тотчас принялись ревностно помогать ему в этом деле. Выкопав яму, Матюрен сложил в нее трупы и засыпал их песком, хотя осознавал, что это не помешает не только крабам, но и хищным животным добраться до тел.

Вдруг внезапно волны выбросили на берег сундук. Забравшись выше колена в воду, индейцы поспешно вынесли его из воды. Они старались разбить сундук, так как тот был заперт, но когда все попытки их остались тщетными, перенесли сундук к костру. Печально склонив голову, матрос возвратился к Бильбоке, которому он рассказывал о только что совершенном им погребении, и после маленького совещания оба они порешили ничего не говорить об этом капитану и жене его, так как это без пользы только еще более опечалило и огорчило бы их.

Бильбоке был крайне изумлен, узнав о том, что его крестному отцу никто не препятствовал уходить, куда ему вздумается. Желая испытать, будет ли он пользоваться такой же привилегией, он медленными шагами отправился к лошадям и приласкал некоторых из них и приметил, что индеец, охраняющий лошадей, никакого внимания на него не обращал. Ободренный этим, Бильбоке, неспешной вялой походкой направился в лес; тогда индеец, сидевший у очага, встал и последовал за ним, нисколько, впрочем, не препятствуя идти далее. Бильбоке, пройдя вдоль ручья, сорвал большую охапку листьев тростника, намереваясь из них плести шляпы.