Игорь Кабаретье - Преступление в Гранд-опера. Том второй. Шуба из Сибири

Чтение этого письма разбудило в сердце влюблённого Гастона уснувшие было надежды. Эта новость, которую мадам Камбри должна была ему сообщить, разумеется касалась Берты и, если бы она была плоха, дядя Роже не спешил бы об этом сообщать своему племяннику. Признал ли он, наконец-то, невиновность бедной заключённой, или шла речь только о счастливом открытии, о совсем недавно найденной улике, которая позволяет лишь надеяться на возможность оправдательного приговора?

Была в этом письме одна тревожная фраза: «Дело, которое я расследую», – писал судья, знавший цену словам и никогда бы не воспользовавшийся написанием фразы в настоящем времени, если бы расследование дела было завершено. И, однако, Гастон не мог допустить, чтобы месье Роже Дарки придал столько значимости новости, которая проинформировала бы его об относительно незначительном факте. Призыв Нуантэля, с другой стороны, был достаточно настойчивым, поэтому Гастон принял приглашение маркизы, хотя и с тяжестью в душе и, поразмыслив над шансами, которые ему предлагал этот вечер, он решил, что не следует делать вещи наполовину, портить праздник, а необходимо сделать приветливое лицо, танцевать с мадам Камбри, вальсировать с мадам де Брезе… одним словом, принять на себя все последствия тяжёлой бальной работы, смириться с этой участью.

Чтобы приготовиться к балу у маркизы де Брезе, Дарки провел день, сидя у камина, набираясь сил и терпения, легко поужинал и немного поспал. После двухчасовой сиесты он проснулся посвежевший и с ясным сознанием, и с особой тщательностью приступил к своему туалету. Траур сердца ещё не повод публично выказывать его на бале, и, кроме того, лучшее средство не доставлять удовольствие своим недругам – это не позволять им увидеть, что неудачи Берты его огорчали.

Дарки одел новые лакированные ботинки, жилет с двумя пуговицами и белый галстук, скрывающий шею, чёрный фрак, расцвеченный чайной розой в петлице, запасся двумя парами перчаток и двумя полагающимися к ним платками. Камердинер ему помог одеть длинный просторный ульстер 7 7 Ульстер – длинное, свободное двубортное, (иногда однобортное), мужское пальто из грубошёрстного сукна. , необходимое защитное средство, чтобы противостоять холоду при появлении на открытом зимнем парижском воздухе. Его купе было уже запряжено, и Гастон сел в него сразу после полуночи, и десять минут спустя его кучер был уже в трёхстах шагах от особняка де Брезе.

Праздник в доме маркизы был из тех, что занимают целые колонки газет в течение как минимум недели в разделе «high life» Люди, занимающие самое высокое положение в парижской иерархии, старались показаться на нём, и множество персонажей меньшей значимости не были исключением, ведь мадам де Брезе, иностранка, как умная женщина, обоснованно считала что следует разослать как можно больше приглашений, резонно полагая, что многие, сейчас пока еще незначительные персонажи смогут пригодиться ей в будущем, да и будет неплохо, если отчёты в газетах о её бале будут описывать очередь из прибывающих на него экипажей, начинающуюся уже на углу улицы Курсей.

Гастона немного знобило. Ковёр из мёрзлого снега покрывал дороги большого города, и прорезиненные колеса купе бесшумно скользили по его мостовым. Счастливчики, удостоенные приглашений маркизы, проходили между двумя барьерами бедняков, сбежавшихся туда, чтобы хоть зрительно погреться на этом спектакле передвижной роскоши, посмотреть через стекла карет на знатных дам, возлежавших на шёлковых подушках, и издалека созерцать сверкающий фасад дворца, забыть в этот момент голод, холод, свою мансарду без света и тепла, и ненавистного супруга, не сумевшего обеспечить хотя бы жалкое подобие такого праздника. И многие завидовали судьбе этого молодого, красивого и богатого мальчика, имя которого было Гастон Дарки, хотя он и не ценил в этот момент счастья вояжировать на бал в тёплой уютной карете, запряжённой красивой кобылой.

Парк Монсо

Княжеское жилище маркизы располагалось в парке Монсо. Окна сверкали огнями тысяч свечей, и звуки оркестра, ослабленные толстыми стенами, доносились на улицу вибрациями эоловой арфы. Преодолев позолоченную арку, экипажи поворачивали и рысью неслись к парадному входу, останавливаясь перед величественным подъездом, обрамлённым экзотическими растениями. Гости могли подумать, что они приехали в Гавану, так как повсюду в вестибюле, просторном как оранжерея, сверкали тропические цветы. На входе этого зимнего сада были установлены две статуи из оникса – черные рабы, держащие вазы с деньгами, в окружении букетов камелий, а затем внезапно возникал колоссальный медведь-чучело из России, где он, должно быть, съел много простых русских крепостных мужиков.