Игорь Кабаретье - Преступление в Гранд-опера. Том второй. Шуба из Сибири

Гастон Дарки переживал в это время другую казнь, кару ожидания, тревоги и сомнения. Он порвал со своим прежним обычным существованием, избегая светских развлечений и поражаясь миру, в котором он прежде жил, и при этом ощутил горечь радости от этой изоляции. Гастон всё это время виделся только со своим дядей, мадам Камбри и Нуантелем. Дядя-судья любезно привечал Гастона, жалел его, но оставался при этом непроницаем и неприступен.

Что же касается Нуантэля, посвятившего всего себя без остатка делу защиты Берты, более страстно, чем когда-либо, то он объявил своему другу, что не терял ни одного мгновения на сторонние дела, занимаясь исключительно только своим расследованием убийства в Опере, и каждый день он получает новую информацию, и вся она исключительно благоприятна для Берты, и вскоре он сможет соединить эти разнообразные доказательства в единую цепочку, позволяющую доказать полную невиновность девушки, но при этом Нуантэль ясно заявил, что для того, чтобы иметь успех, необходимо, чтобы он действовал в одиночку. И, хотя Гастон возражал против своей бездеятельности, на которую Нуантэль его обрекал таким условием, капитан его сумел убедить не помогать ему в трудном деле реабилитации мадемуазель Меркантур.

Подвергающийся давлению в связи с полученными только что результатами Нуантэль упорствовал перед Дарки в освещении деталей расследования и лишь односложно отвечал на расспросы, что всё мол в порядке, и что в настоящий момент ему невозможно рассказать об этом чуть больше.

После его встречи с китобоем и визита к мадам Крозон, а также соглашения с обоими заморскими плутами ему не оставалось ничего другого, кроме как молчать. Капитан опасался необдуманных поучений Дарки, которые обычно уносят влюблённых за границы осторожности. Его пушки были расчехлены и готовы открыть огонь по противнику, но он опасался, как бы Гастон не затруднил его стрельбу. И Дарки, который был не в состоянии оценить причины этой крайней сдержанности и осторожности своего друга, дошёл до того, что стал подозревать Нуантэля, подозревая его в том, что капитан бросил его, перестал заниматься расследованием дела его возлюбленной. Уже несколько дней Гастон жил в одиночестве в своём особняке, в мрачном расположении духа, проклиная всех людей… собственно говоря, всё человечество, сомневаясь во всём, даже в дружбе, и не ожидая больше в будущем ничего хорошего. И между тем, этим вечером, в среду, к одиннадцати часам, Гастон, несмотря на такие мрачные мысли, одевался, чтобы пойти на бал.

Он получил в конце предыдущей недели приглашение мадам маркизы де Брезе на большой танцевальный вечер и, конечно, этого не было бы достаточно, чтобы убедить его присутствовать на празднике в то самое время, как Берта Меркантур рыдала в тёмной камере парижской тюрьмы, но, этим самым утром, к нему по почте прибыли два письма, два письма, которые его незамедлительно вывели из состояния оцепенения.

Одно из них было от Нуантэля, и оно содержало всего лишь только эти три строчки:

«Приходи сегодня вечером на бал к мадам де Брезе. Ты меня найдёшь там. Я приду сам, пешком. Все идёт очень хорошо. Мы близки к цели. Приди обязательно. Ты мне нужен.»

Гастон нашел содержание этого письма не намного более ясным, чем недавние рассказы капитана. Но он не мог пренебречь изложенной в нём формальной рекомендации и почти решился отправиться по приглашению маркизы на бал в тот самый момент, когда распечатывал другое письмо, от его дяди, и в котором говорилось следующее:

«Дорогой Гастон, я сопровождаю сегодня вечером мадам Камбри на бал, который даёт маркиза де Брезе. Впервые мадам Камбри согласилась выйти в свет с тех пор, как неожиданно случилось несчастье, так сильно затронувшее тебя, а также, как выяснилось, и её. Ты знаешь, что мой брак с мадам Камбри решён, и в высшем свете это станет событием. Приходи на этот праздник. Для меня будет большим удовольствием тебя там встретить, тем более, что весь мой сегодняшний день я буду занят во Дворце делом, которое расследую сейчас и у меня не будет досуга зайти за тобой. Впрочем, было бы лучше, если мадам Камбри сама тебе рассказала новость, которую я с большим удовольствием тебе сообщил бы сам и раньше, будь у меня свободное время. Я надеюсь, что мы тебя увидим этой ночью и, уверен, что ты не будешь сожалеть о том, что выйдешь из своего затворнического состояния, покинешь, хотя бы на один вечер, свой дом, где ты замкнулся в большой печали от твоего любимого дяди и всего мира.»