Валерий Поволяев - Дымовая завеса (сборник)

Анфиса последовала примеру супруга и также опасливо отодвинулась от неподвижно лежавшего Серого. Хоть и валялся пес на подстилке, как мертвец, но был живой. Хряпа пропищал что-то – видимо, предупреждал супружницу, чтобы была осторожна, находясь в одном пространстве с большим и лохматым зверем – ведь зубы у него явно такие, что он запросто может откусить колесо у грузовика, – и на всякий случай еще на полметра отскочил назад.

Зверьки явно были озабочены своим будущим.

Всю свою жизнь Широков отдал границе, – впрочем, если не всю, то большую ее часть, самую лучшую – это совершенно точно; службу на заставе, в комендатуре, в отряде он знал до мелочей, ведал, как вести себя в пиковых ситуациях, что делать, если в бою в автомате перекосит патрон, как лечиться без лекарств и без мяса варить мясной суп, из какой материи сшить штаны, если у тебя вообще нет материала, и как простое летнее белье превратить в теплое зимнее, а клубни картофеля – в ананасы, яблоки – в апельсины, горькую шиксу – в сладкую иргу, горчицу – в повидло, измельченную в крошки липовую кору – в кофе «мокко», лыко – в сапожную кожу, мох – в дорогой куничий мех.

Все это он познал за годы жизни на границе. Даже будучи майором, награжденным тремя орденами, возглавляя комендатуру, он хорошо знал, что нужно рядовому бойцу, заступающему в наряд по охране государственной границы, или сержанту, отправляющемуся домой в краткосрочный отпуск…

Но потом произошло то, что, наверное, должно было произойти. К нему приехали посланцы военного министра той поры – человека, не отличающего автомат Калашникова от станкового гранатомета, а гаубицу от снайперской винтовки, но зато хорошо знающего, чем отличается клееная табуретка от табуретки, скрепленной гвоздями, и потребовали, чтобы он предоставил им подробную карту окрестностей Снегового озера – реликтового места, занесенного в Красную книгу природы.

Посланцы современного наркома были похожи на теплую столичную компанию, собравшуюся в веселых забавах провести время: два парня с сытыми лицами и две девчонки с голыми соблазнительными коленками, сопровождавшие парней, видимо, в качестве секретарш…

Широков почувствовал, как что-то остро укололо его в подгрудье, недобро сощурился:

– Позвольте спросить, господа хорошие, зачем вам эта карта?

– Как зачем? – старший этой теплой группы топнул ногой с такой силой, что толстая ляжка задрожала у него, будто студень. – Как зачем?

– Вот именно – зачем?

– Шеф наш собирается построить на озере дачу. Разве до вашего сведения, майор, это не довели?

– Не довели, – сухим тоном произнес Широков.

– Тогда считайте, что это сделал я – довел до вас решение инстанции.

– Вы мне не указ, любезный, – прежним сухим голосом проговорил Широков.

– В таком разе, кто же я? – лицо посланца московского наркома от услышанного даже дернулось.

Широков невольно подумал: как бы с этим деятелем не случился припадок – очень уж нервный господин свалился на его голову.

– Никто, – спокойно произнес он.

– Как так? – лицо молодого человека дернулось еще раз.

– А так. – Широков приподнял одно плечо. – Никто, и этим все сказано.

– Значит, вы отказываетесь помочь нам? – В голосе московского гостя послышались угрожающие нотки.

– Отказываюсь.

– И карту не дадите?

– Не дам.

– Об этом здорово пожалеете, – предупредил гость.

– Постараюсь, чтобы этого не было, – спокойно и тихо проговорил Широков.

Пограничник этот, с майорскими погонами на плечах, был непонятен московскому гостю, он не привык, чтобы ему отказывали.

– Пошли отсюда! – скомандовал гость своей компании и круто, на одном каблуке повернувшись, вышел из кабинета коменданта.

Слово свое он сдержал – он вообще не любил, чтобы кто-то перечил ему и тем более – становился на его пути. Ну что для него какой-то седеющий провинциальный майор – седьмая спица в колеснице, – над ним столько начальников, которые накостыляют ему по шее так лихо, что строптивый мухомор этот даже имя свое забудет. Не говоря уже о большем…

Через некоторое время комендатура Широкова была слита с другой комендатурой, – по новой классификации, к слову, комендатур не стало совсем, их переименовали в отделы; заставы сделались отделениями, комендатуры отделами, отряды – а всякий погранотряд по значимости был приравнен к армейскому полку, – стали службами. Обозначения эти, спущенные сверху, были непривычны для уха Широкова – в них нет ничего пограничного…