Валерий Поволяев - Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

Валерий Поволяев

Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

Рассказы о новых русских

Аннотация

Наша жизнь в последнее десятилетие переменилась круто. Настолько, что и само это слово обрело новый смысл. "Крутой" - это тот, с кем не шутят, чья сила держится на власти и богатстве, а богатство приобретено неправедным путем. "Крутые" - это "новые русские". Рассказы Валерия Поволяева - о "новых русских", о "новой" жизни, породившей новые профессии - профессиональных убийц ("Сопливый киллер"), профессиональных нищих ("Сыр в мышеловке"), сутенеров, торгующих ради карьеры собственными женами ("Семейный отдых в Турции"), хищных дамочек, отлавливающих простодушных мужей ("Развод по-новорусски"), и прочую нечисть, о которой В. Поволяев пишет безжалостно и откровенно. Однако не теряя надежды на лучшее, ибо и сегодня встречает порядочность, жертвенность, верность и любовь.

РУЖЬЕ, ВИСЯЩЕЕ НА СТЕНЕ

Бессонову сразу не понравилась эта машину - с правым рулем, вывезенная, судя по всему, из Японии, хотя в иномарках Бессонов не разбирался. Она моталась из ряда в ряд, втискивалась во всякое образовавшееся свободное пространство, - и все равно вырваться из потока не могла. Автомобильный поток живет по своим законам, попав в него, лучше не дергаться, а подчиниться им - соблюдать общую скорость, держать дистанцию, притормаживать на перекрестках и так далее. А вырываться вперед... да все равно светофоры, которых в Москве больше, чем положено, никого прежде времени не пропустят.

А этот "японец" мельтешил, нагло подрезал дорогу машинам, не боясь, что его собственный зад превратится в железную гармошку, - правда, под грузовики он зад свой не подставлял, грузовиков он боялся, - устремлялся вперед, а то вдруг тормозил, возникая перед самым радиатором...

- Вот гад, смотри, что делает! Ты обрати внимание, - сказал Бессонов жене, безучастно сидевшей рядом, - вертится, как в дерьмо в проруби. Ни правил, ни законов для него...

- "Новый русский". Опасный человек, - жена вздохнула. - Для этих правила не существуют. Или иностранец!

- Иностранцами в Москве обычно величают водителей, приезжающих из других областей, - неожиданно веселым тоном произнес Бессонов. - А этот москвич, номера московские.

- Ладно, следи лучше за дорогой, - в голосе жены возникли сварливые нотки, которые Бессонов очень не любил: было в них что-то скрипучее, старушечье, - не то этот "новый русский" окажется у тебя под носом... Сам того не заметишь.

Она как в воду глядела, его проницательная, рано постаревшая жена с выцветшими глазами и увядшим ртом. Японская машина неожиданно очутилась перед ним, вильнула в сторону, пытаясь вклиниться в соседний, более быстроходный ряд, но её выдавил тяжелый армейский "уазик" с трехцветной плашечкой на кузове, и "японец" снова очутился перед Бессоновым.

В следующий миг "японец" резко затормозил. Бессонов, водитель опытный, со стажем, даже не успел засечь самого момента торможения: у "японца" не зажглись сзади красные предупреждающие огни "стоп-сигналов", лишь в последний момент видя, как на него надвигается кособокий, заляпанный грязью зад "японца", Бессонов, морщаясь, словно бы от зубной боли и чувствуя, что сейчас произойдет непоправимое, нажал на тормоза.

- Ко-оля! - закричала жена, но было поздно. Уходя от столкновения, Бессонов выкрутил руль вправо, уткнулся колесами в высокий бортик тротуара, не одолел его, и машина пошла юзом - основательно потертые резиновые скаты заскользили по наледи, присыпанной сухой хрустящей крупкой. Бессонов поспешно выкрутил руль в другую сторону, но запас - метры, необходимые для торможения, - был съеден, послышался жесткий, будто кастрюлей о кастрюлю удар - и жена произнесла жалобно и обреченно: - Ко-оля!

Мотор у бессоновского "жигуленка" заглох, машина встала поперек полосы, сзади мигом выстроился хвост. Над темнеющей в преддверии близкого вечера улицей повисла многоголосая траурная мелодия, сотканная из сигналов.

Бессонов однажды попал на похороны убитого таксиста - это было в ту пору, когда по улицам Москвы ещё ходили такси. Таксисты провожали своего товарища на кладбище, и каждая машина отзывалась на общую боль своей болью, своим плачем.

У Бессонова мороз тогда побежал по коже от чего-то горького и неотвратимо худого. Такое чувство, наверное, появляется у людей, которым объявили, что их забирают на войну, они ещё живы, но уже знают, что с войны им не вернуться. Точно знают.