– Не верю!
– Да у нас тут под Гусь-Хрустальным дачка есть, – пришел я своим корешам на выручку. – А газет для растопки печки нет совсем. Все сидим в интернете. Не до бумажных носителей. Вот доллары у нас и пойдут на растопку.
– Афоня! – звучно хлопнул в ладоши Егор.
В комнату, эдаким чертиком из табакерки, выскочил престарелый лакей.
– Приготовь, этим господам три мешка иноземного бабла.
Минут через пять мы уже вышагивали по улочке Переделкино. У каждого из нас было по бремени, т.е., по мешку наличности. Поклажу зебры мы привязали к ее горбу.
Мелькнула дача Корнея Чуковского… Бориса Пастернака… Владимира Сорокина… Дарьи Донцовой…
Вдруг раздался истошный треск. И путь нам преградили три карлика на мотоциклах. Это были не простые мирные карлики, а с автоматами «Узи» наперевес.
– Попались, шакалы? – крикнул лилипут с багровой бородавкой на носу.
– Что тащите? – завизжал другой, с фурункулом на лбу.
– Прикончить их, всего-то делов! – подвел резюме третий, с гноящимся ухом.
– Наличность везем! – заржал Горбунок.
Первый коротышка подъехал к моему мешку, удостоверился, в нем – бабульки.
– Мы реквизируем их в пользу Дарьи Ростовой, – просипел он. – У нее по вашей вине творческий кризис.
– Забирайте! – Ваня воинственно заиграл желваками.
– И если хотите, чтобы и в дальнейшем мы вам сохраняли жизнь, лучше всегда ходите с валютно-рублевой поклажей, – прошипел сквозь зубы второй.
– А теперь их пришьем?! – вопросительно прохрипел третий.
– Идиот! – резким фальцетом оборвал его третий. – Кто же кончает курицу, несущую золотые яйца?!
47.
Треск мотоциклов злобных карликов растворился в пропитанном музами воздухе Переделкино. Мы же, словно сбросили ношу с плеч. Баснословно дорогую ношу… Ан сбросили.
– Джинн, я что-то не пойму, – заржал Горбунок, – почему ты этих лилипутов не обратил в мокриц и сороконожек? В каких-нибудь ползучих гадов?
– Не будем нарушать баланс во флоре и фауне. А о деньгах, чего жалеть? Будут нужны – накручу. Делов-то?
– Зачем же ты бабки просил? – оскалилась зебра.
– Проверка на вшивость.
– Эх, кабы ты накрутил мне толкового однокашника?
Джинн пыхнул «Беломором»:
– Инфернальщина нам Смертью заказана. Но попробовать можно.
И Ваня, словно тореадор на арене, сделал полный поворот на левом кирзаче.
Тотчас пред нами предстала с мольбертом в руках моя бывшая одноклассница, Жанетта Клюева. Только сейчас она напоминала не себя, а свою мамашу…
– Ой, где это я? – произнесла она грубоватым для своего хрупкого тельца голосом. – Кто вы?
– Я – Юрий Козлов. Козлик. Моя парта, Жанетта, вспомни, стояла за твоей сразу.
– Юрочка? Милый! Постарел-постарел… Да и я не помолодела. Представляешь историю? Стою с мольбертом на Чистых Прудах. Живописую золотую осень. Бабье лето. Вдруг – бац! Налетает дикий, жестокий ветер. И я здесь… Кстати, где?
– Писательские дачи в Переделкино! – с левитановской отчетливостью пророкотал Горбунок. – Вон за тем синим забором – дом Корнея Чуковского. За тем серым – Бориса Пастернака.
Жанетта потерла виски:
– Она говорит? Верно, я спятила?
– Все нормалек, – я с аристократической вежливостью взял ее за локоток. – Просто у меня в друзьях джинн и говорящая зебра.
Жанетта рухнула на ветхую скамейку:
– Я крейзанулась! Где мои акриловые краски? Это же подарок вдовы Пикассо?
– Айн момент! – воздел в небо указательный палец джинн. – Это мой недогляд. Исправлю.
Крутнулся, протянул г-же Клюевой набор испанских красок.
Жанетта вскочила:
– Значит, с мозгами у меня все в порядке?!
48.
Сразу же к Жанетте я ощутил симпатию. Может, меня заворожил ее вельветовый костюмчик, сплошь заляпанный пестрыми красками. Или эти огромные детские ресницы над наивными, чуток лоховскими, глазами. Не знаю!
Я проводил Жанетту домой. Жила она в крохотной квартирке в Хрустальном переулке, настолько в центре Москвы, что из окон оказались видны рубиновые звезды на Спасской башне. Иногда в арочном проеме мелькал даже светлый образ Президента РФ.
Мы с Жанеттой остались тет-а-тет. Джинна и Горбунка я попросил вернуться в мое родовое гнездо, в Перово.
Жилье Жанетты напоминало мастерскую. По всем стенам развешены холсты. Золотистые шторы все в кляксах масляной краски. Даже толстый сибирский кот Маркиз сиял замысловатым колером. Усы у него отливали радугой.
– Вот здесь, Юрок, я и обитаю, – грустно усмехнулась Жанетта. – Пишу картины и грежу о всемирной славе. Самая крутая моя удача – продажа холста за сто евриков.
Читать дальше