Артур Аршакуни - Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга вторая

Потом начался германский поход, а он остался со сломанной ногой. Мы вернулись, а он уже не новобранец, а исправный солдат, и улыбается мне, как ни в чем не бывало. А я зла не держу.

Ну, а остальное ты знаешь. А теперь – последний раз: salve, Тит, и поспим, пока есть время.

– Погоди, погоди, – пробормотал Тит озабоченно. – Что же это получается? Я не пойму. Так этот наследник, сын Аспазии и твоего отца…

– Да, – сказал Пантера, зевая и укладываясь поудобнее. – Это Бибул.

Воробей, прыгая вверх и вниз по скале над спящими, долго примерялся к остаткам пиршества и, наконец, набравшись отваги, спорхнул вниз, на пузатый глиняный кувшин. Пустой кувшин ответил острым коготкам сухим кашлем, и воробей шарахнулся прочь, обратно на скалу, обиженно оттуда чирикнув.

Бибул открыл глаза. Услышав птичий щебет и недалекий плеск, он какое-то время не мог понять, где находится, и приподнялся на локте.

Кувшин, корзина, чаши, разбросанная в стороне одежда. Рядом – Пантера и Тит, оба голые. Они по очереди ритмично похрапывают: басовито и коротко – Пантера и неожиданно тонко, фистулой – Тит.

Бибул снова лег и закрыл глаза.

Все ясно. Если рядом с кувшином находится Пантера, можно биться об заклад, что кувшин пуст, как…

Как лоно девственницы.

Бибул открыл глаза.

Он вспомнил.

Молокосос, говорили они, боится юбки, и пили вино, и смеялись.

Гнев вспыхнул в нем. Обидно не то, что Пантера прав, а то, что он всегда прав.

Словно прочитав его мысли, Пантера заворочался и пробормотал что-то во сне. Бибул закрыл глаза.

Пантера… Он кичится своими мышцами и луженой глоткой. Где ему понять…

Пантера снова заворочался.

Что там рассказывал Пантера?

Тайна? Животное. Где ему понять…

Савеянки, говорят, любвеобильны…

Бибул дышал ровно и спокойно. Только оттопыренная нижняя губа слегка подрагивала.

Кто там у них был задран медведем…

Стоп! Что говорил Пантера, лакая чашу за чашей?

Бибул снова открыл глаза.

Это же совсем рядом!

Бибул осторожно, стараясь не производить шума, поднялся на ноги.

Он осторожно обогнул спящих, выбрался на дорогу и нашел, оглядевшись, нависающую над одиночными деревьями и редким кустарником вершину горы.

Успею.

Бибул оглянулся, чтобы запомнить это место, и побежал по дороге.

* * *

Дорога вывела Ииссаха на пригорок, залитый лучами заходящего солнца, бьющего прямо в глаза. Он невольно сощурился и спустился в тень нависающей скалы. Нашел подходящий камень, сел и утер пот со лба.

Ему не хотелось возвращаться домой. Что он там не видел? Ворчание старого Иошаата, постоянно что-то вопрошающие глаза Мириам?

Надоело.

Да и в доме все изменилось. Раньше, когда семья жила вместе, было хотя бы веселей. А сейчас? Екевах давно отделился, женившись. Теперь он – главный древодел Назиры. От заказов нет отбоя – после восстания Галилеянина люди вновь стали обустраиваться, особенно жители разрушенного Сепфориса. Так что Екевах теперь уважаемый человек и считает своим долгом постоянно лезть с поучениями – к взрослым восемнадцатилетним мужчинам!

После женитьбы Екеваха на семейном совете было решено отдать Хаддаха ему в помощники. Так что и он приходит только ночевать. Осий теперь пасет овец. Ему, видите ли, тяжело управляться с выросшим поголовьем овец, и Ииссах должен – должен! – ему помогать выгонять по утрам отару на окрестные склоны, а вечером загонять обратно. Овцы, овцы… С утра до вечера в окружении овечьих морд, – самому заблеять можно.

Скука.

Хотя… А здесь хорошо. Выгнал овец на склон горы – и иди куда хочешь. Весь мир перед тобой. Осий? А что Осий? Осий молчал и правильно делал.

С каждым разом походы Ииссаха становились все продолжительнее. Он открывал для себя новые и новые места. И с каждым разом в нем все сильнее зрело ощущение родства с окружающим миром.

Ииссах поднял голову.

Как красива эта благословенная земля!

Если бы только не ненавистные римляне.