Лана Петровских - Вискоза

Он проснулся в постели взрослой женщины впервые. Юношеские попытки изгнания мужской девственности заканчивались нелепым смущением и слабой брезгливостью в женском общежитии, в которое его иногда приводил школьный друг, не желавший оставаться в стороне от сексуальных пробелов Семёна. Сегодня его мужское самолюбие было незабываемо обласкано. Первенство настоящей женщины по праву принадлежало Ларисе.

Хозяйка вышла из ванной в распахнутом лёгком халатике. Уловив его пристальный взгляд, устремлённый в неприкрытую часть её тела, игриво спросила:

– Повторим?

Проглатывая неуверенность, Семён замер.

– Не пугайся, я пошутила. Делу время, потехе… Тебе пора. Повторный сеанс терапии продолжим на следующей неделе. Меня не будет в городе, а ты приступаешь к принятым на себя обязательствам. Если мистер БИН, мне понравилось, как ты его назвал, объявится сам, ты должен выяснить, откуда он возник в жизни моей матери и куда инкогнито исчезает. Если твоё расследование меня так же удовлетворит, как эта ночь, то в твоём наградном списке появится вполне приличная машинка дружественной страны, спишу с баланса фирмы.

Исходя из данных ксерокопии свидетельства о рождении мистера БИНа, Семёну предстояло ехать в село Нерменка Воронежской области. Первичный план действий, как карандашный набросок художника, покоился на бумаге, ожидая начала.

«Как быть со временем?! Взять больничный?»

Решение тягучего вопроса о высвобождении часов пришло само собой. Точнее сказать, оно выплыло из уст майора Дубова.

– В наш отдел направлен десант розыскников из Нижнего. Куда разместить их в дневное время суток, пока не знаю.

Минут через десять лоснящееся лицо Батон Батоныча расплылось в довольной улыбке. С лёгкой подачи Семёна, молодые сыщики, прибывающие с целью захвата столичного опыта поимки преступников, будут распределены на площадь в размере десяти квадратных метров, которую занимал Вискоза С. А.

Дубов вынес решение о трехдневном отпуске Семена «по семейным обстоятельствам» и потому «без сохранения заработной платы».

Условно освобождённый, с запасом неохваченного времени Сеня направлял свою лёгкую походку в сторону железнодорожных касс. Купленный билет до города Воронежа предлагал уютное нижнее место. Тем более, что Лариса оказалась щедра на командировочные расходы.

Семён в череде прибывших вышел на перрон. Прохладный воздух приятно освежал перегретые лёгкие.

В городском совете в книге регистрации деревень и посёлков село «Нерменка» не значилось. Пропутешествовав по карте данной местности безрезультатно, поникший Семён возвращался в Москву. Поездка считалась бессодержательной и ошибочной. К приготовленным вопросам прибавились нерешаемые.

В здании вокзала города Воронежа было немноголюдно. Семён водрузил сумку на колени и, крепко обняв её, решил вздремнуть в ожидании объявления на Москву. Извинительное, но настойчивое покашливание нарушило его сонное состояние.

– Прошу прощения, вы до Москвы? – старичок—лесовичок, улыбаясь в усы, приветливо заглядывал в глаза. – И сами-то из столицы будете? Скажите… там ворья много?

– Как везде.

– Не скажите, у нас в Кукушках, деревня такая, двери не запираем, палочку приставим, когда из дому-то уйдёшь. И всё в порядке, когда воротишься.

Деревенский житель развёрнуто, со всеми подробностями начал повествовать о прошлой жизни после войны. Мягкий голос рассказчика погружал в душевное равновесие и неспешность мыслей.

Объявление по радио разрешило занимать места согласно купленным возможностям. Плацкартное боковое, против движения, около туалета – неудобное расположение места расстраивало меньше, чем пустота в голове и в бланке отчётности для Ларисы.

– Опять здравствуйте, – голос лесовичка вновь прервал размышления. – Хорошо, юноша, что мы соседи. У меня к чаю есть оладушки из тыквы, старуха напекла, угощаю вас.

Семён, наполняясь третьим стаканом чая, с удовольствием вгрызался в золотистую мякоть душистых оладьев. Старичок, Муромов Лексей Лексеич, негромко посвящал понравившегося соседа в яркие воспоминания своей долгой жизни.

– Мне уж восемьдесят пять, а на память не жалуюсь, потому водку никогда не подносил… помногу. Хочу я тебе, Сеня, ещё одну историю рассказать… Была у меня зазноба, красивая, аж до сих пор коленки трясутся, как вспомню. Влюбился по уши, старуха моя про всё ведала, но вида не показывала, не скандалила, потому-то не ушёл от неё… А Елена, красавица-то зазноба, пуще горькой редьки привязала. Когда надкусишь-то редьку, кажется сладкой, а потом аж слёзы выскочат, горечь какая. Вот и она поманит, одарит лаской, потом остервётся и прогонит… Зарекался не ходить больше, а позовёт – со всех ног бежал до ейной деревни. Ведьма. Два года к ней тайком бегал. И не забуду по сей день. Стыдно было, у меня старшему-то уж двадцать лет было. То Ленка не дура была, она помимо меня ещё хвостом крутила. Раньше меня поняла, что из дому-то я не уйду. Молодая, озорная, на любовь охочая… Потом Ленка исчезла с заезжим из Ленинграда… Наши деревни совсем рядом стояли, друг напротив дружки… Дорога промеж деревень была… раньше деревни-то наши постоялыми дворами при Петре Первом славились… Потом Ленка вернулась ни с чем… и опять за старое. А мать-то Ленкина всё переживала, да ещё и муж-то ейный тоже кобелёк был, досталось-то бабе… Одна радость-то была – младшая дочка, разница между сёстрами уж больно большая была. Девочка-то была приветливая, заботливая, добрее в округе разве что жена моя, а больше и не было. Жаль, имени не помню девоньки той. Уж как деревня переживала, что младшая-то по стопам Ленки пойдёт. Но к ней, к малой-то, никакая грязь не приставала. Так и жили они, мать да младшая – всё больше по дому, по хозяйству, отец да Ленка – на гулянках.