Вальдемар Крюгер - За Рифейскими горами

Пока матушка Матюши подоила трех коров и проводила их до поскотины, отец сложил сенокосный инвентарь – грабли да вилы, на возок. На возке стоял еще со вчерашнего дня лагушок [22] Лагушок – небольшой деревянный бочонок (до 40 литров), конической формы (сужение кверху). Верхняя крышка (с пробкой) вмонтирована в корпус, как у винных бочек. Лагушок предназначен для хранения питьевой воды. . В передке лежала кучка свежескошенной травы, служившей в качестве сиденья. Иван, так звали отца Матюши, еще вчера вечером ездил в Медвежий лог, урочище в верстах трех от деревни, чтобы накосить травы для телят и молодого жеребца Гнедка, которому предстояло сегодня везти возок до речки. Сенокос семьи Ашпуровых находился на острове. Остров был вообще-то безымянный, но так как Ашпуровы косили там испокон веку, то сельчане звали его Ашпуровский. Хозяева были похоже не против звучного названия, но сами, чаще всего, говорили только остров, или же просто – наш покос.

За обычными утренними хлопотами прошло с час. Пора завтракать и ехать. Кто рано встает, тому боже подает, часто говаривал Захар. Бога- то он поминал, крещенный ведь, но следовал проверенному временем житейскому принципу других деревенских мужиков – пока гром не грянет, мужик не перекрестится. И кроме того, Захар никогда не забывал, каких он кровей, где лежат истоки его семьи. Сыны и дочь, не особенно-то интересовались прошлым отца-камасинца. Они считали себя русскими, по их матери Пелагее, царство ей небесное.

Марья, так звали матушку Матюши, позвала домочадцев звонким голосом к столу.

– Мужики, айда есть! И поторапливайтесь, не то каша остынет!

Мужики – свекор Захар, муж Иван и сыночек Матюша, не заставили себя долго ждать. Утречком все уже промялись и поэтому не страдали отсутствием аппетита. Овсяная каша на молоке дымилась в объемистой глиняной миске посредине дощатого, до желтизны выскобленного стола. По его обеим сторонам находились натертые до блеска временем и мужицкими штанами деревянные лавки. У печи стоял, словно сросшись с некрашеным полом, дедов табурет. Там сидел зимой Захар, грея ноющую поясницу.

После короткой молитвы, произнесенной Марьей, она как и все деревенские женщины была набожным человеком, деревянные ложки дружно застучали о край миски. В неказистых на вид, помеченных щербинами, вместительных глиняных кружках, было налито кислое молоко. Марья, взявшись за кружку, не упустила возможности, нахвалить молочко.

– Пейте мужики кисленькое, не так пить будет на покосе охота.

У входной двери стояла наготове корневатка [23] Корневатка, или корневатик – корзинка с крышкой, плетенная из корней кедра или черёмухового прута. Использовалась для хранения и транспортировки пищевых продуктов и домашней утвари. , с собранной на день снедью.

После завтрака отец вышел из дома запрягать Гнедка. Уже у двери, он повернулся и сказал сыну.

– Матюша, живцов не забудь взять с собой. Перемет я уже положил.

– Хорошо тятя, – отозвался он, – я щас мигом, только молоко допью.

– Успеешь, ешь спокойно, никуда ваша рыбалка не денется, – проворчала добродушно Марья.

Ох уж эти рыбаки, хуже неволи. Что Захар, что Ваня, что Матюша – словно бусинки, на одну ниточку нанизаны. И кушать не будут, рыбалку им подавай!

Минут через десять Гнедок ленивой рысцой тянул возок по пыльной деревенской улице. За конной упряжкой прицепился какой-то деревенский пес, обрадовавшись поводу полаять, но уже скоро, потеряв интерес, вернулся к родной подворотне. Что попусту брехать-то, все равно никому до того дела нет.

Солнце позолотило верхушку горы Кияшки, предвещая и на сегодня хороший солнечный день. Остались позади обширные деревенские огороды с набирающей силу картошкой и головастыми, зацветающими подсолнухами. За околицей вилась полевая дорога, заросшая тмином и подорожником. На вожжах сидел Матюша. На одной стороне возка ютились мать и отец, на другой, сидел, свесив ноги, дед. Вообще-то он должен был остаться дома. Стар уже, какой с него работник. Но и Захару нашлось заделье. Ему предстояло вернуться с конем обратно домой. Через реку Ашпуровы переплавлялись на лодке, что лежала спрятанная в густых кустах черемушника у реки. Прошлые годы они оставляли спутанного коня на луговине у реки, где он пасся, отгоняя злющих паутов [24] Сиб. пауты – слепни хвостом. Но в прошедшем году всю деревню взбудоражили события, произошедшие в волостном селе Ирбее. Стал там теряться скот. Особенно много коней уводили по ночам какие-то злоумышленники. Местные мужики скараулили злодеев. Ими оказались свои, односельчане. Расправа была жестокой. В дело пошли колы и навозные вилы. Несколько десятков человек были убиты. Позже эти события были названы « Ирбейским погромом ». Конокрады были из татар (енисейских кыргызов). По всей видимости они решили вспомнить старое ремесло. У кочевников красть коней, тем более хороших, не считалось зазорным делом. Но с русскими мужиками лучше не связываться.