Владимир Зенкин - Инанта Грёза. Путник

– Здравствуй. Ты настоящая, да? Вот здорово! Вот – не ожидала!.. А ты откуда здесь? А можно тебя потрогать? – медленно протянув руку, она коснулась жёсткой гривы. – Давай дружить, а? Ты мне нравишься.

Лошадь точно была, что ни на есть, обыкновенна, смирна, привычна к людскому общенью. Но – с беглого взгляда лишь. Нат почувствовала то, стоя вблизи, совсем уже свойски поглаживая ей морду, потрёпывая по расслабленной шее.

Первое – запах. В терпковатый подсол конской кожи, в сырую душность конского выдоха, в запах недавно прожёванного сена было вплетено что-то совсем иное, необозначимое, напоминающее бессвязно многое, а потому – ничего. Это был запах не лошади. Это был запах того, что она везла? Того, откуда пришла? Узнать бы откуда…

Второе – взгляд. Взгляд её содержал больше, чем взгляд обиходной деревенской коняги, которую по невесть каким транспортным нуждам свели сюда, в низину, и на время оставили в сарае. Выражение выпуклых чёрных зраков с медными отблесками было спокойным, уверенным, понимающим. Они не спешили, обстоятельно изучали непрошенную гостью, держали от неё какой-то не злой, затейливый секрет и добродушную иронию к ней – ротозейке.

– Ой! – вспомнила Нат. – Лошадка, а давай я тебя угощу.

Она отчиркнула «молнию» на своей наплечной сумочке и достала пакетик картофельных чипсов с грибами. Они покупали их вместе с минералкой на вокзальном перроне перед посадкой в электричку, чтобы погрызть в дороге, но так о них и не вспомнили. Высыпала шуршащие желтые лепестки на ладонь. Лошадь втянула ноздрями воздух, оценивая аромат, принялась аккуратно подбирать чипсы. Её шершавый, полувлажный язык приятно щекотал ладонь.

– Понравилось? Ещё? Ты такого, наверное, не пробовала.

То и дело Нат непроизвольно оборачивалась, оглядывала торжественно матовую, ирреальную гладь стен, почти физически, до мурашков по коже, ощущая на себе ещё какой-то пристально наблюдающий взгляд или взгляды. Может быть – мелькнула мысль – для чьего-то нецеремонного досмотра она и оказалась здесь; сама явилась или притянулась неведомым властным импульсом, принятым за собственное хотенье? Какой-то смысл или цель должны, наверное, быть в этом.

Лошадь, угощаясь чипсами, посматривала на неё внимательно.

– Ты же расскажешь мне, лошадка? Отчего здесь такое?.. такие стены… ты такая… это не привиделось мне? Я же не сплю. Кто-нибудь расскажет?.. появится? Я хочу увидеть. Я пойму. Я готова.

Лошадь перестала жевать, повернула голову к выходу прислушалась к чему-то, кратко фыркнула. Нат тоже повернулась к нечёткому прямоугольнику входной двери – кто-то войдёт оттуда? Нет, дверь оставалась закрытой.

Она вдруг почувствовала несильный упор в спину, удивлённо оглянулась. Лошадь мягко, но настойчиво, своим тяжёлым лбом подталкивала её к выходу. Выпроваживала – без раздражения, без спешки, с каким-то даже извинительным видом.

– Ты что, лошадка? – беспокойно засмеялась Нат. – Я же… Мы же с тобой ещё?.. – она сделала попытку отодвинуться, но лошадь опять оказалась сзади, и упор её лба сделался чуть сильнее.

Дойдя до двери, Нат ещё раз оглянулась. Лошадь пожевала губами, мотнула головой. Блестящие глаза были озабочены, почти смущены: мол, ты уж не обессудь, гостья дорогая, не серчай, стало быть, есть причина.

Недоумённая и слегка обиженная (Это за её-то ласки!) Нат толкнула дверь и вышла наружу. Корявая створа со скрипом закрылась.

Крепкий солнечный свет падал на стену халабуды; в совершенной чёткости были видны плохо подогнанные доски – плоские и горбылястые; куски фанеры и ржавой жести; в прорехах меж ними, кое-где шириной в палец, не виделось ничего белого, матового, воскового – лишь обычайный землистый сумрак. Стёкла окошек были пыльно серы.

– Что с тобой?! Что случилось? – подошёл к ней Венчик.

– Что?..

– У тебя вид такой…

– Какой?

– Глаза такие… Что ты там увидела?

– А ты? Видел?

– Чего?

– Оттуда… свет. Неяркий, матовый.

– Свет? Что за ерунда!

– И не слышал ничего?

– Нет.

– Даже, как я разговаривала?

– Да нет же. Ты зашла и вышла. Только какая-то… не в себе.

– Ты зайди, посмотри, а?

– Не вопрос.

Венчик шагнул к двери, распахнул её, заглянул в прямоугольный проём, исчез внутри.

– Ну и что тут такого? – донёсся его голос.

Нат, почему-то крадучись, почему-то с замершим сердцем, приблизилась к проёму.

Сарай изнутри был так же убог и незатейлив, как и снаружи. Многочисленные щели меж тёмными досками – рваные полоски внешнего света. Два окошка с мутными стёклами – два белесых пятна на стенке. Крыша – шиферные волны серы и отчётливы. Земляной пол, втоптанная в землю каменная крошка. Вдоль стены – старая деревянная скамейка, очень невысокая, как в спортзалах. В углу – четыре больших, фанерных с брусковыми каркасами ящика – пустые. Пятый ящик перевёрнут кверху днищем, придвинут к скамейке: по-видимому, он выполнял роль стола. Рядом с дверью – несколько вбитых в стену гвоздей; на двух гвоздях висят замызганные рабочие куртки, на третьем – мятая бейсболка. Внизу брошена пара нечистых резиновых сапог.