Владимир Зенкин - Инанта Грёза. Путник

Надо быть очень уж невосприимчивым к внешним намёкам-обстоятельствам, чтобы найти резон проводить здесь своё время.

Вопросы здравой архитектуры и эстетики так же мало занимали безвестного строителя халабуды.

Двускатная крыша была покрыта старым крупно-волнистым шифером в болотных пятнах. Листы прижимались друг к другу неплотно, на выступающих краях – отколы и трещины. Стены обшиты некрашеными досками, бросовым горбылём. Снизу, поверх досок (видимо, успевших подгнить), набиты фанерные, покоробленные от дождей щиты и куски кровельной жести.

Два маленьких окошка под самой крышей – рамы грубо сколочены из брусков; тусклые стёкла прижаты загнутыми ржавыми гвоздями.

Досчатая дверь заперта лишь на засовчик без замка. Ручкой служила вбитая в дерево небольшая, тронутая ржавью скоба.

Задняя стена постройки чуть ли не вплотную, с зазором, быть может, в толщину руки, примыкала к обрыву, словно нарочно (не иначе, нарочно, вперекор здравосмыслу), к самой отвесной, почти вертикальной его части. Воображение услужливо рисовало не слишком несбыточную картину: отрывается либо оседает, неровён час, кусок обрыва – вдребезги хрупкая крыша, всмятку – кто под ней…

Ну-ну, – подтвердил Венчик её мысли, – экстремалы хозяева. Но сейчас, похоже, их нет. И бывают они тут не часто.

Он шагнул к двери, намереваясь отодвинуть засов.

– Стой! – резко сказала Нат.

– Что такое?

– Погоди. Думаешь… никого?

– Ну раз засов снаружи закрыт… И прошлый раз никого не было. И раскопщики никого не видели.

– Ты прошлый раз заходил?

– Мы с Максом там всё общупали. И засов мы закрыли.

– А что там?

– Да ничего, ровным счётом. Голые стены. Какие-то фанерные коробки – наверное, раскопщики оставили. Старые рабочие шмотки, видать, тоже ихние. Щас сама увидишь, – он вновь потянулся к щеколде.

– Не открывай! – остановила его Нат. – Знаешь что… не обижайся, прими это, как мои странности. Ты отойди немного в сторонку… не перед дверью, вот сюда, в сторонку. Просто постой. Подожди. А я одна попробую.

– Зачем? – пожал плечами Венчик, но послушно отошёл.

– Мне интересно самой.

– Думаешь – что-то окажется по-другому?

– Не знаю.

Нат отодвинула засов. В смутных чувствах задержалась перед белесой, неструганной дверной створой. Внутри – тишина. Необитаемая тишина. Необитаемая? Там… Что-то тихонько стронулось у неё в сознаньи; тонкий сквознячок волненья-неуюта; сердце застучало слишком отчётливо, изготовляясь. Там. Сейчас она увидит… Может быть…

Нат мельком оглянулась на Венчика, с удивленьем наблюдавшего за её нерешительностью, и открыла дверь.

Посреди сарая стояла крупная лошадь и смотрела прямиком на неё. Кроме лошади – никого. Ничего. Непонятная, ненормальмая гладь стен; стены, снаружи щелясто-досчатые, изнутри предстали сплошными прямоугольными плоскостями, правда, не вполне чёткими, размытыми, без внятных деталей, зато освещёнными мягким, спокойным воском. Такого света два невеликих окошка никак не могли дать. Сами окошки виделись, как два ярко белых пятна на безупречной глади стен. В углах помещенья словно застыли полупрозрачные дымные сгустки.

И только центр странной картины – лошадь была конкретна и достоверна.

– Ага… Спокойно. Всё это, конечно, мерещится, – объяснила себе Нат. – Красивая ахинейка… а зачем?

Она оглянулась – закрыта ли за ней дверь. Дверь почти сливалась со стеной, была такой же идеально гладкой и светлой.

– Вот и отлично, – вздохнула она, имея в виду, что Венчик там, снаружи, этого всего не видит, и выраженья её лица, слава Богу, сейчас не видит.

Лошадь стояла без привязи, без удил, без седла. Она буднично перетаптывалась передними копытами, спокойно разглядывала Нат.

Кожа её – ровного мышастого цвета, на лодыжках ног серое светлело до сивины, а в короткой, подстриженной гриве и хвосте – сгущалось в чернь.

Лошадь была не юных лет и, по всему, успела потрудиться на своём веку. Шея массивна, выдвинута вперёд, привычна к напряженью. Спина кряжиста и поката. Ширококостные, однако не лишённые могучего изящества ноги, годные больше для надёжной, неутомимой поступи, чем для азартного скака.

В знак приветствия нежданной гостье, лошадь слегка фыркнула, пряднула ушами. Но с места не сдвинулась. Вся её безмятежная поза, прямой неупорный взгляд, рассеянное пожёвывание губами выказывали добродушный нрав, самостоятельность, не слишком великий интерес к пришелице.

Нат осторожно подошла ближе.