Григорий Борзенко - Чертенок

Я собрал усилия воли, приподнялся с кровати и сел, опустив ноги на пол. Беспокойство еще более усилилось. Чудеса! Пол подо мной был словно живой, как будто он шевелился и трясся, и я это четко ощущал ступнями ног. Господи! Чего только не пригрезится с похмелья – подумалось мне тогда. Я уже начал было мысленно извергать массу проклятий на чертовый ром и на того, кто его придумал, как вдруг оцепенел от ужаса. Что это? Новое видение? Я отчетливо видел, как все, что было вокруг меня, вся каюта качнулась и отныне то, на что раньше не обращал внимания, стало проступать все явственней: корабль не просто покачивался, он был в движении! То, что минуту раньше было только догадкой, сейчас переросло в уверенность. Уверенность страшную, пугающую. Забыв обо всем на свете, я вскочил и подбежал к приоткрытому окну…

Сердце оборвалось. Единственное, что я видел – это длинная-предлинная, уходящая к самому горизонту, кильватерная струя, которая, прямо подо мной, кипела и пенилась, но чем дальше уходило судно, все успокаивалась, чего нельзя было сказать о моем душевном состоянии! Я был взбешен! И это мягко сказано! Гнев переполнял меня! Подлая измена! Меня заманили в ловушку! Иуды! Мне хотелось все сметать и крушить на своем пути! Еще не полностью отойдя от сна и не выветривающегося пьяного дурмана, я схватил шпагу и в ярости бросился вон из каюты.

– Где капитан! – Во всю глотку орал я. – Покажите мне этого мерзавца!

Я выскочил на палубу. Все недоуменно посматривали на меня, и лица их были полны удивления, мол, что это с ним? Это еще больше раззадорило меня. Я обнажил шпагу и стал в вызывающую стойку.

– Подайте мне сюда негодяя-капитана!

Я стоял трясущийся от гнева посреди палубы, вокруг меня собралась немалая толпа, с любопытством ожидавшая: что же будет дальше. Получилось все даже несколько забавно: словно толпа зевак собралась поглазеть на выступление заезжих комедиантов, а я посреди всего этого сборища и олицетворял собой шута, который сейчас должен потешать публику. Это еще больше разозлило меня. Но удивительное дело, чем больше я гневался, тем более в широких улыбках расплывались лица людей, окруживших меня. Это уже потом я понял, что выглядел довольно смешно: язык у меня все еще заплетался, верхнюю одежду в спешке набросил на себя, что называется «наперекосяк», да и на ногах держался еще нетвердо. Ну как тут смех не разберет; такой, казалось бы, грозный, со шпагой и в боевой стойке, а сам покачивается на ватных ногах, как тонкий прутик лозы на ветру, глядишь, чего доброго, сейчас свалится.

Тут подоспел капитан:

– Что случилось? Что за шум?

– Это ты, негодяй, спрашиваешь у меня, что случилось? – Выдавливал я из себя, задыхаясь от негодования. – Это ты, подлец, считаешь, что у меня нет повода для шума?! Это ль не твоя ли лживая глотка страстно желает, чтобы мой клинок вонзился в нее?!

Капитан сделал большие глаза. Мне показалось, что удивлялся он вполне искренне:

– Да объясните же, черт возьми, в чем причина вашего гнева! Я решительно ничего не понимаю!

Мне показалось, что он просто смеется надо мной, и переполненный эмоциями, я, со шпагой наготове, бросился на капитана. Выбрал я для этого, вне всякого сомнения, момент не очень подходящий. Я и без того неуверенно держался на ногах, а тут перенапряжение настолько подвело меня, что и сыграло со мной злую шутку; я в тот миг вообще с трудом мог контролировать свои действия и движения. Потому-то и неудивительно, что капитан, мгновенно отреагировав на мой выпад, успел обнажить свой клинок и ловким движением выбить мой из рук, притом с первой же попытки! Ничего позорного в моей жизни доселе никогда не было! Сам этот факт настолько ошарашил меня, что вмиг куда-то улетучились мои гнев и негодование, и я сник практически мгновенно. Наверное, это было жалкое зрелище. По всей вероятности я в тот миг здорово напоминал мокрую тряпку, которую небрежно бросили на какой-нибудь подвернувшийся под руку предмет, чтобы она просохла. Ожидаемая зрителями комедия завершилась для меня трагедией, фарсом.

Отчетливо помню, что страха в тот миг я не испытывал. А ведь меня, чужака, тут же могли заколоть, если не сам капитан, то любой из его людей, кто был бы возмущен тем, что я посмел поднять руку на него. Я был настолько подавлен, что в тот миг у меня не было никакого желания продолжить борьбу: подхватить выроненный клинок и снова ринуться в бой, или что-либо в этом роде. Мне стало безумно жаль себя, увязавшегося в эту авантюру, позарившегося на дорогой перстень, а в итоге искалечившего свою горемычную жизнь.