Чайка Богдан - Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас

Кто за кем следует – мы за за облаками или они за нами? Паруса наполняются ими, и они же нас несут к ним. Но мы же их направляем, наши паруса, навстречу этой белизне. Если мы не будем направлять их туда – сможем ли мы убежать от них? Получается какой-то водоворот, из которого мы не хотим вырываться – танец?! Иногда мы убегаем и оказываемся в штиле, и, вглядываясь в наши отражения на воде, понимаем, что ненавидим эти спокойные воды, и самих себя, спокойных в этом огромном мире. Да – это похоже на танец – нас ними! И, поигравшись с нами, они обязательно возвращаются, и мы снова несемся навстречу. Подхватывая с радостью ветра и не боясь разорвать паруса, или разбить борта о скалы этого водного мира.

Человек – вообще странная штука в этом мире: мне уже трудно отличить свои воспоминания от того, что про меня выдумали. Мы здесь проводим месяцы друг с другом и говорим. И вот твое воспоминание всплывает в очередной байке твоего матроса, и ты невольно достаешь его из тайного подвала своей памяти. Ты смотришь на него со стороны, как оно было, как ты его помнишь, как ты его тогда чувствовал и сравниваешь с тем, что прямо сейчас слышишь от другого человека. Ты чувствуешь его эмоции, сравниваешь со своими. Именно эти эмоции ты можешь чувствовать хорошо, потому что они отчасти похожи на твои, которые ты помнишь. Если байка тебя не касается, мы почему-то чувствуем это не так. Они похожи на твои, но только отчасти. И ты углубляешься в них, зарываешься.

Сейчас меня заставляют возвращаться к маленькому ловцу ветра. Его облик на палубе был чем-то природным – им с Капитаном порой казалось, что у них просто появился еще один парус, который им помогал там, где их не хватало. А остальная их команда была шумным хвостом, красивым, но не нужным, как у павлина. Если бы у этого мальчика, которого они подобрали в Африке в столице работорговли, были родители, они бы, наверное, уже давно упали в обморок. Но родителей у него не было, как не было и семьи. На какое-то время нам здесь перестал быть нужен ветер для парусов, у нас появился свой маленький гордый ветерок, который мог разогнать наш дом даже в экваториальный штиль. Правда, команда покрывалась при этом седьмым потом – так часто ей приходилось перенатягивать паруса с одного борта на другой. И никто так больше не мог ловить или угадывать эти маленькие дыхания жизни, ее дуновения и порывы, как этот акуленок. Сами черты лица, которые он теперь мог доставать из своей памяти, чем-то напоминали паруса и канаты – ветер их обдувал, но не касался. Худой, но жилистый, никогда не переедал, не наполнял свое брюхо до состояния мертвецкого сна, а ром пил только в границах необходимости, как часть игры этого зверинца в их доме, в океане. Когда он чуял движения воздуха, то всегда хотел поймать его в наши паруса. Так же хорошо он чуял, когда можно было заработать хоть чуть-чуть монет. Когда же можно было разбогатеть – в нем просыпался настоящий морской демон. Он утрачивал человеческий облик и становился похож на маленькую акулу, которая потом вырастет в большую, но сейчас его память игралась с этим ловцом ветра, а акулу он оставит подальше, поглубже. Будь проклят тот мир, который сделал с ним такое! Заставил такого умного ребенка выживать на улицах той «черной» столицы, которая маскировалась в голубой город. Мы его не спрашивали никогда о родителях. Он их не знал, или не хотел знать. Как он умудрился дожить до того возраста – было загадкой для нас. Но эта печать определяла теперь его судьбу, и изгладить ее уже было невозможно.

Водоворот памяти уносит тебя все дальше от сегодняшнего дня. Появляется путь к сомнениям, искажающим твой взгляд, как волны искажают твое отражение в воде, когда ты пытаешься себя там разглядеть. Иногда ты вступаешь в спор, и споришь сам собой, ты рассказываешь свою историю. Потом она прокручивается еще раз и еще, на свет появляются новые подробности, а старые меняются – солнце в Африке становится жарче, ром слаще, а вода теплее, а может, это был не тот шторм. Сколько вообще этих штормов было, скольким матросам я рассказывал то, что знаю о морской пучине! Каждый из них не был похож на других, все в этой жизни не похоже на другое, только почему-то люди устают быть непохожими на других. И вот то, что было на поверхности, остается где-то далеко – становится еще одним уголком памяти. Утром ты был еще кем-то, что стало только воспоминанием, а теперь после вынужденного плавания по воспоминаниям ты почему-то оставил утро там, и сейчас тебе приходится мириться с новым тобой. Каждый раз это делать утомительно, лучше уж вглядываться в водное зеркало – так оно наглядней. Наглядней себя ощущать волной этого мира. Завтра подует другой ветер, и нас унесет в чью-то мечту, может быть – даже мою.