Владислав Зубченко - Рождённые огнём. Первый роман о российских пожарных…

– Где же каска моя, куда мамка подевала? – начал вертеть головой погибший Мартынов, ища пропажу пустыми глазницами. – Темно, не вижу ничего.

Николай резко сел в постели и начал читать «Отче наш». Раз, два, три раза… Страх отпустил его. В доме всё было тихо. Горевшая в горнице свеча отбрасывала тени на стену. Он встал, подошёл к своему столу и зажёг в подсвечнике ещё одну свечу. На чистом листе бумаги, не тронутым с того дня, когда погиб отец, откуда-то появился странный росчерк пера. Николай поднёс свечу ближе к бумаге. Знак был ему непонятен. Он взял лежавшее рядом перо и увидел, что кто-то словно недавно обмакнул его в чернильницу. Мартынову вдруг почудился странный шум из отцовской комнаты. Держа перед собой свечу и крестясь, он встал и шагнул туда. Всё здесь осталось, как было при хозяине. На стене висела шпага, на полках стояли и лежали любимые книги, а на комоде тускло поблёскивала та самая каска, которую искал заходивший этой ночью отец. Взгляд сына остановился на ней, и он взял её в руки. Старая, с отметинами пожаров каска, казалось, светилась изнутри. Вся в царапинах и небольших вмятинах, она почему-то была тёплой. Николай пригляделся внимательней и вдруг увидел сбоку на ней такой же самый знак, что появился загадочным образом на его бумаге! Он быстрым шагом вернулся к столу: лист был чистым. Николай перекрестился ещё раз…

Спустя сорок дней после пожара в Новой Слободке, в своём кабинете брандмейстер Бодров о чём-то оживлённо говорил с помощником местного полицмейстера Исаевым. Обсуждали недавний случай, произошедший при пожаре в Форштадте, где мародёры, воспользовавшись темнотой, успели унести из горящей избы казачьего сотника Попова икону в золочёном окладе и его наградной пистолет в футляре. Полицейские же, прибыв утром для следствия, когда сотник хватился пропажи, недолго думая, обвинили во всём самих пожарных.

– А я говорю тебе, Георгий Порфирьевич, не могли мои такого себе позволить, – твёрдо стоял на своём Бодров. – Зачем понапрасну винить? Или видел кто, как тащили, скажи?

– Некому было кроме ваших, – упрямился Исаев. – Чужих у дома не было. Икону унести ещё ладно, а пистоль найти сперва нужно. Да уж и не в первый раз такое. Или скажешь, что неправду говорю?

– Это дело давнее, – опустил глаза штабс-капитан. – Оно здесь ни при чём, да и люди те в остроге давно. Ты всех-то под один гребень не чеши, Ваше благородие!

Бодров положил руку на эфес любимой шпаги. Шпага эта не раз сослужила ему добрую службу. Ею брандмейстер однажды лично отправил на тот свет двух таких вот мародёров, пойманных им на пожаре с поличным. Он застал их в горящей избе, ворвавшись туда, чтобы проверить, нет ли там ещё людей. Один из воров достал тогда из голенища сапога нож и бросился на Бодрова. Но тот, увернувшись, выхватил шпагу и поразил соперника в самое сердце – тот не успел даже охнуть. Второй рванулся было в окно, но штабс-капитан в один прыжок настиг и его. Убивать вора в спину офицер не стал и бросил оружие. В завязавшейся драке они клубком катались посреди горящей комнаты под грозящей с минуты на минуту обрушиться крышей. Мародёр в какое-то мгновение сумел схватить брандмейстера за горло, но тот стряхнул его с себя и, подняв с пола клинок, вонзил его в грудь бандита. В эту же секунду в комнату вбежал Ширш с пожарным топором наперевес.

– Управился сам, – стирая платком кровь с клинка, сказал Бодров. – Давай бегом отсюда!

Они выскочили из горящей избы, крыша которой обрушилась следом за ними, похоронив под собой мародёров вместе с награбленным добром…

– Так что ты это брось, Георгий Порфирьич, – подошёл к помощнику полицмейстера брандмейстер Степан Бодров. – Ежели будет такое, я сам их вот этой шпагой к стенке приколю как мух – не пожалею. Слово тебе даю. А тут не было, слышишь, не было такого!

– Ладно, ладно, – отшатнулся от наседавшего на него Бодрова Исаев. – Разбираться будем далее, сотник злой уж очень. Да и дом у него почти сгорел весь, вот он на ваших, видно, зуб и заимел.

– А пожар, знаешь, разбору не ведает – сотника этот дом или не сотника, – вспылил Бодров. – Он для чего баню топил, скажи? Ведь нельзя в жару-то. Ты его за это накажешь? Нет, не станешь ты сотника наказывать.

В дверь громко постучались.

– Входите, кого там нелёгкая! – ещё не выдохнув весь свой гнев, крикнул брандмейстер.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Николай Мартынов. Он был застёгнут на все пуговицы, лицо его выдавало волнение.