Александра Мурзич - Свет в Храме

Кенир бросил на спутника внимательный взгляд. Деваться, значит, некуда? Тебе-то как раз было, куда деваться. Что ж ты дома не остался? Но вслух он Дара ни о чём спрашивать не стал. Какое ему, в сущности, дело?

И то правда – какое ему дело, думал Дар за завтраком. Он ждал вопроса. Ведь если человек в родном селении ведёт себя, как приезжий – это, по меньшей мере, непонятно. Дар бы непременно спросил. Осторожно, с оглядкой, чтобы не обидеть невзначай, но спросил бы обязательно. А Кенир молчит.

Да чего ты, собственно, хочешь, проводник? Это ж только тебя всё и вся интересует. Хлебом не корми, дай полюбопытничать. Как мальчишка, честное слово! Вот не буду его ни о чём спрашивать. Не буду и всё! Какое мне дело?

– Кенир, ты ведь из Хорсена, верно?

– Верно, – помедлив, подтвердил Кенир. Разговаривать ему не хотелось. А уж на вопросы отвечать и подавно. Настроение с самого утра было не особенно солнечным, то ли из-за лавки, то ли из-за сна, напомнившего о разном… Когда же он услышал, как Дар перекидывается шуточками с пареньком из местных, настроение почему-то испортилось окончательно, и неизменно довольная физиономия проводника начала вызывать раздражение. Кенир понимал, что спутник ни в чём не виноват, поэтому отмалчивался, чтобы не ляпнуть сгоряча лишнего. Только попробуй тут отмолчись.

– А там откуда? – продолжал расспрашивать Дар.

– Из Бакрáм-Такáра. На северо-востоке, – нехотя уточнил Кенир.

– Кажется, именно там разводят ваших знаменитых скакунов?

– Нет. Там разводят соколов. Для охоты.

– Ого! Я слышал про соколиную охоту. Наверное, трудно обучить такую птицу?

– Не знаю.

– А ты сам когда-нибудь так охотился?

– Нет, – Кенир стиснул зубы. Нет, он так не охотился. Хотя в семьях, где достаток позволял, мальчишкам дарили молодых соколов на одиннадцатый или двенадцатый день рождения. Но к нему это не относилось.

Торен уже давно остался за их спинами. Солнце медленно ползло к зениту, день обещал быть жарким. Копыта коней негромко стучали по утоптанной дороге.

– Любопытно получается, – хохотнул Дар. – Вот купец. Он ездит, чтобы торговать. Воин-наёмник местечко потеплее ищет. Жрецы – о них и речи нет, те по каким-то им одним известным священным делам ездят. Ну или не очень священным. Одним словом – по делам. А путешественники? – он повернулся к спутнику. – Что их по свету гонит?

– Откуда мне знать! – раздражённо бросил Кенир.

– Но ты же сам путешественник. За всех, конечно, знать не можешь, но сам-то, когда в первый раз из дома уходил, о чём думал? О красотах неизвестных земель? О приключениях? Или всё-таки ваш брат в странствиях тоже свою корысть ищет?

Корысть, говоришь? Глаза Кенира недобро сузились, а на скулах заиграли желваки. О, да, я искал и ещё какую! Уйти по собственной воле, не дожидаясь, пока меня продадут, как скотину! И приключений я нашёл с лихвой, вот только не много-то о них думал. А думал я лишь о том, как бы не догнали! Я ведь много позже понял, что догонять меня никто не собирался. Зачем? Хотели избавиться и избавились, а как – не всё ли равно? Людям вообще всё равно… И тебе тоже! Так что, заткнись, проводник!

– Заткнись, проводник! Тебя это не касается!

Слова полыхнули такой злостью, что Дар опешил. Несколько мгновений он просто смотрел на Кенира. Кажется, с открытым ртом. Потом сжал коленями бока Искристого, заставляя его выдвинуться чуть вперёд. Туда, где обычно и полагается ехать проводнику.

Остаток дня они провели в молчании. Сперва Кенир мрачно этому радовался. Но постепенно бешенство утихало, и на душе становилось всё паршивее. Скверно вышло. Очень скверно. Если человек тебе не друг, не товарищ, если вас просто ненадолго свела дорога, даже если ты ему деньги платишь – это всё не даёт тебе права срывать на нём дурное настроение. Велика беда, спросил, о чём путешественник думает. Ты ведь, Кенир, сам ему таковым назвался, помнишь? Чего ж теперь злиться? Глупо. Глупо всё получилось. Одно успокаивает: весельчаки вроде Дара вряд ли умеют обижаться надолго.

Но Дар, оказалось, умел. И его самого это порядком озадачило. Ведь, по совести говоря, не обижаться ему надо, а прощения просить. Кто его за язык тянул? Поболтать хотел со спутником, угрюмость его утреннюю развеять, и не заметил, как ударил. Словом неосторожным. Вопросом неуместным. Крепко, надо полагать, ударил, если этакая оплеуха прилетела в ответ. И гляди-ка ты, сам виноват, а всё равно обидно. Скверно. И обида-то – ну совсем детская. Мол, я не знал, я не нарочно, я по-хорошему, а ты… Тьфу! Мальчишка! И вообще, кто-то, помнится, не собирался никаких вопросов Кениру задавать. Кто бы это мог быть? Молчишь, Дар? Вот и помолчи для разнообразия.