Вилма Яковлева - Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2

Эдд подобрал бутылку и со злостью кинул в мусорную корзину.

– Кое в чем ты, конечно, права. Дунька просится в Европу. И хочет ажурные трусы. Но, она же не виновата, что Дунька.

– Все, не хочу тебя больше слушать. Но имей в виду, мы уедем или ты будешь меня хоронить.

Эдд решил не отвечать. Драматургия его семейной жизни уже давно превратилась в мыльную оперу, с постоянными истериками главной героини. И он к этому привык.

Может быть, действительно уехать? Но куда? Он любил Север, с его мыльным небом и теми редкими днями, когда солнце зажигает окна домов холодным огнем. Снег, свежий морозный воздух, косо летящие снежинки, обжигающие лицо. Забраться бы куда-нибудь в Лапландию. Холодный северный мир. Сердитые волны, серые скалы. А может, все-таки Россия? Залезть в одну из складок этой огромной медвежьей шкуры и затаиться. Марсо права, на фоне российской жизни легко казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Но есть еще Юг, Австралия. Согласно старому, но еще действующему закону, тот, кто доплывает до австралийского берега со стороны океана, сразу же получает гражданство этой страны. Он представил, что ветреное небо у него над головой скрывает безоблачную голубизну, а склонившиеся над каналом заснеженные ветки плакучей ивы – это цветущие гроздья белой акации. В уме всплыли строчки забытого стихотворения: «А где-то в далеких портах вода розовеет в лучах заходящего солнца, и ветры гуляют в песках…»

Может, его место вообще не здесь, на земле, а где-нибудь на другой окраине Млечного Пути. Или за туманностью Андромеды…

Они подошли к своему дому. Темная громада старого здания с двумя арками по бокам напоминала старинную крепость. Входная дверь висела на одной петле. Тусклая лампочка над ней создавала синеватый полумрак. На лестничной клетке пахло кошками.

Поднимаясь по лестнице, Марсо сморщила нос и устало сказала:

– Ты хочешь, чтобы этот запах преследовал нас всю жизнь.

– Для того, чтобы отремонтировать лестничную клетку, необязательно разрушать страну.

– Похоже, что обязательно.

Радости от возвращения не было.

Виктор подумал, что в мире нет ничего более тоскливого, чем безмолвие старого питерского двора в зимний февральский вечер.

Падал снег, расчерчивая черное небо чистыми, белыми линиями.

Он задрал голову и подставил лицо падающим сверху снежинкам. Светящиеся окна этажей уходили вверх, словно огоньки святого Эльма на мачтах призрачных кораблей. Еще выше, в темном квадрате неба, медленно кружила чайка.

Мимо него, разбрасывая мокрый снег, проехала машина. Свет фар заскользил по квадрату двора, создавая на стенах домов прохладные косые тени, открывая ему что-то очень знакомое и только свое.

Внезапно со стороны улицы раздалась автоматная очередь.

Потом вторая. Пули со знакомым Виктору тошнотворным визгом зарикошетили от стен. Пригнувшись, он вернулся в подворотню и встал за небольшим выступом.

Недалеко от него, на другой стороне улицы, стояла машина. От нее безмятежно шли два человека, вооруженные короткими автоматами. В только что выехавшей со двора машине сидели три неподвижные фигуры. Раздались контрольные выстрелы.

Стоящая на другой стороне улицы машина резко развернулась и, подобрав людей с автоматами, скрылась за поворотом.

На то, что осталось, медленно ложился снег.

Виктор пошел обратно к дому. За скрипучей дверью подъезда было темно. Он пошарил по стене и, найдя выключатель, зажег свет. Голая электрическая лампочка осветила обветшалую желтизну стен и облупившийся свод. Тянуло холодом и безразличием.

Несколько минут он постоял на лестничной площадке, вдыхая пыльную тишину. Потом быстро взбежал по лестнице на последний этаж и открыл дверь своей квартиры.

Это была однокомнатная квартира под самой крышей, плохо прогреваемая центральным отоплением, поэтому в углу стояла небольшая железная печка с трубой, воткнутой в старый дымоход.

Не снимая ботинок и пальто, он прошел на кухню и бросил на стол коричневый пакет. Из него вывалились курица гриль, пакетики с кетчупом, куски ржаного хлеба и бутылка водки.

Из кухни двери вели в единственную комнату. Темно-зеленая тахта, накрытая старым клетчатым одеялом, стол, придвинутый к стене, стул, недопитая бутылка виски и батарея винных бутылок на журнальным столике, кресло в форме ракушки, прижившееся в квартире еще в 60-х, пепельница на подоконнике с двумя смятыми окурками, книги на полу возле шкафа вперемешку с одеждой и скомканными простынями. Все было покрыто толстым слоем пыли.