Илона Якимова - Волна и камень

Я, признаюсь, был польщен и смущен высокой ролью посла, на которую даже в мечтах не претендовал. Местные же власти, несмотря на отсутствие у меня достаточно веских верительных грамот, официальных бумаг от монарха моей страны, подобающих спутников, по всей видимости, относились ко мне с высокой степенью почтения.

Церемонно выпрямившись и внимая речам Счуйски, я, тем не менее, не мог не оценить некоторой иронии ситуации – не совсем посол встречается с не то, чтобы королём. Причем оба с кажущейся беспечностью делают вид, что так и должно быть. Мэри, представь, что я рассказываю это, улыбаясь. Жаль, что не придуман еще способ передавать улыбку в письме. Не рисовать же ее каждый раз на бумаге, прямо между словами!

Когда же мы вернулись мы в наш особнячок на Гранатном «переулке» (маленькая стрит, соединяющая большие), чувство оторванности от мира и бесперспективности положения только усилилось. Как нам было попасть обратно к кораблю? Вокруг зима, огромная чужая страна, и я в столице, из которой нас не собираются выпускать! Жена моя, я был на грани отчаяния! Но совсем скоро всё очень сильно изменилось, о чем поведаю тебе далее».

От сотворения мира лето 7050-е

(от Рождества Христова 1542-е),

мая месяца 1-й день, Белоозеро

«Бельский, Бельский… Непрост ты. Страстен, бурен, даровит, воевода хороший. Но спесив и властолюбив, не отнять… Кто еще дважды (дважды!) брал в осаду Казань и добивался, чтобы ханы только что не на коленях ползли на переговоры, готовые выполнить любые условия московитов? И кто еще умудрялся по возвращении получать разносы от великого князя, обвинения в гордыне? Наплодил врагов в Москве, те под него не покладая рук копали, а ему плевать, хоть и бит бывал не раз. Как брат твой, Семён, заговорщик, в Литву сбежал, кого бросили в темницу? Тебя! Четыре года на хлебе и воде, а ведь, по справедливости – ни в чем не был виноват, крест царевичу Иоанну целовал истово, искренне. Освободили – притих? Как бы не так! Ломал, ломал нас, Шуйских – и таки выжил прочь из великокняжеских покоев. И настал твой час. Что хотел – то и делал. Решил даже предателя Семёна вернуть в Москву добром – выслал в Крым обоз с дарами, послов отправил с просьбой отпустить родственничка. Да случилось так, как ни в одной сказке не сочинить: на полпути столкнулся русский отряд с войском Сахиб-Герая, которого Семён уговорил напасть на Москву. Вместо подарков и любезностей угостили крымчаков саблями да пищалями. С тех пор о Семёне Федоровиче – ни слуху, ни духу, по всему видать – погиб. Собаке – собачья смерть. А Бельский Иван, хоть и попал впросак, сделал вид, будто ничего и не случилось. Эх ты, борода торчком, чёрт тебя за ногу…

Вот так и обстояли дела еще в прошлом году. Отрок Иоанн Васильевич вроде как Московией управляет, но им самим Иван Фёдорович Бельский крутит на пару с дружником своим, митрополитом Иосифом…

Добился, шельма, своего? Как бы не так, как бы не так… Правда-то моя оказалась, сила – моя. А ты, дружок – здесь, на Севере, прохлаждаешься. И что хочу, то и сделаю с тобой. Только убить тебя – было бы и просто, и глупо. Ты мне по-другому послужишь. Я не то, что двух – трех, а то и четырех зайцев вместе с тобой убью…»

Так думал, трясясь в возке по не подсохшим еще после весенней распутицы ухабам, боярин, ближайший советник великого князя Андрея Старицкого, а по существу, правитель земли Русской – Иван Шуйский. А за окошком, будто в противовес тяжёлым мыслям князя, играла на солнце светлая и лёгкая северная природа: дымчатые берёзы, замшелые ёлки, заливные луга. Дорога извивалась и пропадала в рощах, забиралась на пологие пригорки и ныряла в сырые низинки, а вела – далёко от столицы, в Белозёрский монастырь.

Имел право, пожалуй, Шуйский торжествовать – сейчас-то сила и вправду его. В одном обозе с ним, там, в хвосте, под усиленной охраной верных новой власти всадников трясется сын великого князя Василия Иоанн. Ни войска сейчас за ним, ни боярской партии, только одного слугу, постельничего, Истому Безобразова, и оставил при нем Шуйский – сопли малолетке подбирать. Едет-едет ублюдок-князюшка все дальше от Москвы, и, если все Шуйский сделал правильно – обратно уж не вернётся! А тёзка Ивана Шуйского, главный соперник, Иван Бельский, сидит в Белоозере в заточении и смерти ждёт.

«Только уходит сила. Если ничего не сделать вот прямо сейчас – совсем может уйти. В стране смута, волнения, сторонники колеблются, противники вот-вот объединятся и тогда конец Шуйским, конец! Не все, вишь, поверили, как надеялись князья, будто бы Иван и младший брат его – не Рюриковичи вовсе, а ублюдки Глинской от красавчика Телепнёва-Оболенского. Не все крест бросились целовать истинному Рюриковичу Андрею Старицкому, не все поверили невинным овечкам Шуйским, мол, они не власть, они лишь при власти… Мне теперь и с Иваном поди разберись, и убогий младший брат его, Юрий, хоть туп, глух и нем от рождения, мешает одним только своим существованием. А как было бы хорошо без этих наследничков, а? Хотя, как знать, не будь необходимости опекать до времени царя-недоросля, подобрались бы мы, Шуйские, так близко к настоящей-то власти?